Всей землей володеть

— Вот и я не верую. Может, Любомир, бросить всё да бежать? Ну, сперва хотя б в лесу укрыться, а после, как утихнет гроза, добро своё забрать да мотнуть куда подальше — к примеру, в угры али в Залесье, али в Новый Город. Не забудет ить Изяслав позора свово.

— А тех, кто в Киеве остался — их, стало быть, предать?! Ждут же нас!

— Коли свово ума нету, чего ж на чужой полагаться? Надоть было тож бежать.

— Ох, и дрянь же ты, Мина! — вскипел Любомир, резко вскочив на ноги. Вмиг вспомнилось подобострастное лицо купчика, когда ползал он по полу княжеской горницы. — Эй, где ж ты?!

Мины у костра уже не было, лишь в отдалении услыхал Любомир шорох — будто продирался кто через лесные заросли.

Схватив меч, молодой кузнец ринулся в чащу, раздвигая ветви деревьев, но только уханье совы встретило его там. В отчаянии грозя кулаком в темноту, Любомир сквозь зубы с гневом процедил:

— Да будь ты проклят, переветник!

Глава 50 ХИТРОСТЬ ГЕРТРУДЫ

Рано утром, едва забрезжил рассвет, Изяслав с польскими ратями подступил к стенам столь поспешно покинутого киевлянами Белгорода. По широкому шляху непрерывным потоком двигались всё новые и новые отряды и длинной вереницей тянулись обозы, на которых везли Изяславово добро.

Князь сидел на коне и, прикрывая ладонью от солнца глаза, пристально смотрел на городок, возле которого уже хозяйничали ляшские воины. Был этот Белгород ему ненавистен.

«Здесь укрепиться мыслили, голодранцы распоясавшиеся! Что ж, получайте топерича!» — думал он с тайным удовлетворением.

Сколько позора вынес он, когда бегал по чужбине, испрашивая помощи!

Вспоминая своё унижение, проникался князь лютой злобой, глушил в душе всякое сострадание.

Ляхи разбивали пороками ворота и стены, врывались на Подол, хватали в полон мужиков, баб, детей, целые семьи, жгли дома и ремественные мастерские.

Изяслав взирал на бесчинства соузников равнодушно. Подумалось вдруг о грамоте братьев и о кресте, который пришлось намедни целовать.

Вовсе, если уж честно признаться самому себе, не хотелось ему возвращаться в Киев, думалось порой даже — не уступить ли кому другому, к примеру, Святославу тому же, или Всеволоду, великий стол, но тотчас вставали пред очами сыны — гордые, жаждущие расплаты; бояре, которые, сведав о его слабости, отвернутся от него, и тогда ни Киева, ни чего иного он вообще не получит; ляхи — сегодня соузники, а назавтра невестимо кто, может статься, и вороги.

Изяслав тяжело вздыхал.

Неустанно подогревала, разжигала в нём ненависть к восставшим жена, Гертруда. Она примчалась на Волынь в крытом возке, вся пылающая гневом, горящая жаждой мести.

— Накажи их, казни лютые учини! Чтобы боялись, не смели идти против тебя! — злобно шептала она ему на ухо долгими бессонными ночами в походном шатре.

И Изяслав проникся было уже её ненавистью, её беспощадностью, готов был уже к жестокости, к лютой расправе, но вот приехали послы от братьев, и всё стало по-другому. Не мог, нет, не мог он, князь Изяслав, сын Ярослава, преступить снова чрез святой крест! Один раз преступил, послушал Всеволода, а как всё вышло!

...Гертруда ожидала мужа в веже посреди воинского стана. В плаще из алого бархата, в шапке, украшенной дорогими каменьями, сидела она на раскладном походном стульчике и смотрела на Изяслава с насмешкой и недоверием.

— Что, на поводу у братьев пойдёшь? — спросила она, смерив его презрительным взглядом. — Не накажешь виновных?

— Не могу же, не могу я, Гертрудушка! — морщась, будто отведал чего-то кислого, выговорил Изяслав. — Тогда, подо Ршою, послушал Всеволода, порушил роту, и вот... Киева лишён ныне.

— Хватит нюни распускать! — зло топнула ногой в красном тимовом сапоге Гертруда. — Стыдись! Сыны взрослые видят, бояре, иноземцы! Роту он преступить не может! Ты послушай-ка, что скажу. Как братья велят, так и делай, только наперёд с ратными Мстислава пошли. И я с ним поеду, шепну тихонько. Мстислава упрашивать не надо — перебьёт всех ворогов! Вина на него ляжет, а он роты не давал. Ну! Да говори же ты!

— Творите, как разумеете. Устал я, — слабо вымолвил, вытирая платом взмокшее чело, Изяслав. — Ведать о сём ничего боле не хощу.

Глава 51 ЛЮТЫЕ КАЗНИ

Любомир сперва даже не сообразил, что стряслось.

У Подольских ворот наскочили на него сразу несколько оружных ратников, сорвали с седла, выбили из рук меч, поволокли куда-то. Потом дошло: опередили, вороги, не успел он со словесами Святославовыми. А может, и сам Святослав предал — кто знает?

На Бабьем Торжке — площади перед княжеским дворцом — рядами стояли виселицы, между которыми разъезжал с дружинниками весь багровый от ярости старший сын Изяслава — Мстислав.

Раздавались истошные крики — возле поруба, где сидел в прошлое лето Всеслав, палачи, орудуя раскалёнными жигалами, слепили захваченных горожан — тех, кто грабил княжескую скотницу и освобождал полоцкого князя.

Из окна терема следила за расправой Гертруда, вся сияющая от дикого торжества.