Всей землей володеть

При вести о бегстве Всеслава в лагере повстанцев воцарились уныние и растерянность. Тщетно Онфим, подходя к затухающим кострам, у которых сидели угрюмые ополченцы, пытался ободрить людей — лишь злые насмешки встречали его повсюду.

— Что, получил благословенье княжое?!

— Вона каков Всеслав! Чародей! Заяц трусливый!

— Ещё на вече видать было!

— Надобно, братцы, в Киев воротиться. Сызнова вече кликнем, порешим, как далее быти.

В конце концов и сам Онфим впал в отчаяние. Слишком мало было у киевлян сил и слишком много нашлось среди них тех, кто предпочёл спрятаться и отсидеться, подобно Всеславу, за чужими спинами, издалека с насторожённым любопытством следя за развитием событий.

«Теперь, — понял умудрённый опытом гончар, — восстание обречено. Да было оно, собственно, обречено на провал с самого начала, ибо не отыскалось среди киевлян вождя, человека, который повёл бы за собой всю эту массу обездоленных, замученных поборами людей, который сумел бы поднять на борьбу даже сомневающихся, малодушных, трусливых. Да и мог ли найтись такой вождь — ведь очень уж дики, невежественны, неукротимы были люди, и вряд ли они, даже доведённые до отчаяния, стали бы кого-то слушать. Верили, слепо верили в хорошего, доброго князя, таким видели Всеслава, тоже, как и они, обездоленного, затворённого в сыром порубе, отчаявшегося. Когда же бежал он от них тёмной ночью, как волк из капкана, вконец растерялись, не ведая, на кого и на что им теперь полагаться».

Любомир, весь белый от гнева, размахивая мечом, вбежал на крепостную стену и, глядя в туманную даль, закричал, словно бы вослед убежавшему Всеславу:

— Ворог! Ворог! Эх, добраться б до тя! Свернул бы те шею! Князюшко! Переветник! Оборотень! Волк лютый! Срубить бы те башку!

— Не удержать Белгорода, — спокойно промолвил подошедший к Любомиру Онфим, положив десницу на плечо разгорячённого кузнеца. — В Киев надоть воротить. Может, даст Бог, за стенами отобьёмся. Али Святослав из Чернигова подмогнёт. Пря[268] у их со старшим братом, слыхал я.

— Сам же баил, Онфим: князь — ворог! И Святослав не лучше прочих! — прокричал в ответ молодой кузнец.

— Ты, друже, не кипятись. А криками да шумом делу не помочь. Хорош ли Святослав, худ ли, но погинем иначе, — всё так же спокойно возразил Онфим. — Пото ступай, собирай ополченье. И не мешкай.

...Оставив недостроенными белгородские стены, ополченцы наспех сложили в воинские обозы доспехи и двинулись обратно к Киеву. Путь был недалёк, всего каких-нибудь двадцать вёрст, и уже к полудню первые полки подступили к Золотым воротам.

Заканчивался апрель, благоухали сады, на лугах зеленела молодая трава, под лучами нежного вешнего солнца распускались на деревьях листья. Пели птицы, редкие белые облачка мерно, будто корабли, плыли по ярко-голубому небу. Жить бы и радоваться людям, глядя на эту красоту, на возрождающуюся после зимней спячки природу, но нет — людская жизнь мало зависит от жизни деревьев, от солнца, от неба — у неё свои законы, свои восходы, закаты, бури, непогоды, и ласковый свежий ветерок, обдувающий лица, не радовал людей, не мог отвлечь их от забот и волнений.

Вече кликнули на Подоле следующим утром. Гулко загремел на Туровой божнице тяжёлый колокол, и снова заполнилась торговая площадь сотнями ремесленников, купцов, смердов, что-то орущих, и в многоголосом гуле тонули речи, может, и дельные, но не принятые.

Вот взгромоздился на помост полный, высокорослый мужик в белой косоворотке, что-то там начал молвить о притеснениях тиунов, но освистали его, не стали слушать, прогнали-таки с помоста. На смену ему поднялся маленький купчик Мина в розовой, почти до пят, греческого покроя хламиде. Напрягая тонкий свой голос, он пискляво выкрикнул в толпу:

— Слать надобно гонцов в Чернигов, ко Святославу! Пущай бы заступился за нас пред старшим братом! Гонцы же пущай скажут — худо, мол, содеяли, прогнав Изяслава с отцова стола! Но ныне призвал супротив нас Изяслав ляхов. Идут они сгубити град наш! Потому ступай, княже Святослав, в Киев!

— Верно, верно баишь! — заорали в толпе.

Тотчас другой купец, скинув шапку, крикнул:

— Ещё сказать надобно: аще не пойдут князи Святослав и Всеволод в Киев, не заступятся за нас, то сожжём Киев и в Греческую Землю уплывём!

— Эко хватил, в Греческую Землю! Ждут там тя, не дождутся!

— Да князь Святослав нас оборонит! Вона как под Сновском поганых посёк! — раздался ещё чей-то голос в поддержку Мины.

— Кого пошлём ко Святославу?! — вопросил у веча взобравшийся на степень Онфим и, не дождавшись вразумительного ответа (лишь шумело в ушах от гула), предложил:

— Мина пущай езжает, а с им вместях Любомир!

...Выехали из Киева без промедления — время не ждало, Изяслав с ляхами обретался уже совсем близко, под самым Белгородом. Не щадя коней, галопом скакали остаток дня и всю ночь до рассвета, пока наконец не показался впереди в утреннем тумане на берегу среброструйной Десны Чернигов с высоченными остроконечными башнями собора Спаса.