Читаем Всей землей володеть полностью

<p><strong>Глава 44</strong></p><p><strong>МИЛАНИН ОБЕРЕГ</strong></p>

Милана улыбалась через силу, слёзы душили её, она обнимала Ратшу за шею, тянулась к нему, он ощущал ароматный, манящий запах её льняных волос, любовался её прекрасным лицом, целовал сладкие дрожащие губы.

— Боюсь я. Непокой на сердце, — тихим голосом жаловалась девушка. — Береги себя, ладо.

— Ну что ты, Милашка! За мя не боись. Сама видала: любого силача на лопатки положу. Чую, быть нам ратной удаче. Я тебе шелков, парчи привезу на сряду. Серёжки, колты, мониста златые куплю.

Милана мечтательно улыбнулась. Как хотелось, чтоб всё так и случилось, чтоб Ратша вернулся домой, весь в славе и богатстве, чтоб убил он своей рукой злобного, вонючего хана.

Ратша подхватил девушку на руки. Она визжала, отбивалась, стуча маленькими кулачками по его мускулистой широкой груди, но могутный богатырь только добродушно посмеивался, были для него эти удары как комариные укусы.

Так вынес он её во двор, осторожно, бережно опустил наземь, поставил перед собой, она снова повисла у него на шее и вдруг расплакалась, уткнувшись лицом ему в плечо.

Влюблённые не заметили Тальца, который с бьющимся от волнения сердцем стоял возле угла терема. Пареньку мнилась сеча, удары мечей, свист стрел, треск ломаемых копий, он в мыслях уже схватился с половецкой ордой и крушил, рубил, резал в яростной, отчаянной жажде мести. Десница сама собой тянулась к сабле.

— Эй, ты кто? — окликнул его Ратша.

Талец вздрогнул и поднял взор.

— Я... на рать мя взяли, — несмело отозвался он, вдруг увидев рядом с дружинником красавицу-девушку. Вмиг вспыхнуло в глубинах души его доселе неведомое желание, он в смущении отвёл очи в сторону и застыл, будто вкопанный, не зная, что ещё сказать и как поступить.

— Тож мне, ратник! — презрительно усмехнулся Ратша. — Надо ж, и таких берут нынче. Чей будешь-то?

— Талец аз. Боярина Яровита сестрич.

— А, сего книгочея паршивого! Сгиб твой дядька-то.

— Нигде он не сгиб! — Талец резко поднял голову, лицо его вспыхнуло, исказилось гневом. — На Альте поранили его в плечо, приехал в Чернигов. Вот, заместо себя меня посылает.

— Ишь ты, посылает! Ты хоть раз с погаными-то бился? — Насмешливо спросил Ратша.

— Отца мово, мать поганые убили! — мрачно отрезал Талец.

В разговор вмешалась Милана.

— Когда?! Как?! — В ясных зеленовато-серых глазах девушки застыл ужас.

— Давно уж было. Я, малый, в лесу укрылся. Монахи на дороге подобрали, к дядьке в Чернигов привезли.

— Верно, тяжко те пришлось. — Лицо Миланы выражало ласку и сострадание.

— Да уж, красна дева, нелегко, — отвечал Талец. — Топерича вот и думаю отплатить поганым за зло. Скажи, дева, звать-то тя как?

— Миланой зови. А он — Ратша.

— Ну что ж, молодец. Идёшь, значит, с нами. — Ратша подал Тальцу свою сильную, широкую десницу.

Они обменялись рукопожатиями, а Милана с грустной улыбкой перекрестила их обоих.

— Пождите-ка тут, — велела она молодцам.

Девушка стремглав вознеслась на крыльцо, скрылась за обитой медью дверью, но спустя всего несколько мгновений вернулась, запыхавшаяся, держа в руке два змеевика на цепочках.

— Это вам на дорогу, — пояснила Милана, надевая змеевики молодцам на шеи. — Оберег. Охранит он от ворога лютого, от напасти лихой, от разбойников, от стрелы калёной. Ступайте с Богом.

Она задорно чмокнула Тальцу в щёку, рассмеялась, взирая на его растерянное лицо, и стрелой умчалась в терем.

— Разбитная девица, — заметил Талец, посмотрев ей вослед.

— Ты во т что, кость боярска! — Ратша выразительно поднёс к лицу Тальца здоровенный кулак. — На Милану чтоб и не глядел! Моя она, понял?! Коли что замечу, не обессудь, рожу окровяню! А то и на мечах биться будем! Так что не доводи до греха!

Талец, помрачнев, ничего не ответил.

<p><strong>Глава 45</strong></p><p><strong>ПЕРЕД БИТВОЙ</strong></p>

Бешеная скачка продолжалась уже битый час, но князь Святослав, весь взмокший, беспрерывно подгонял своего статного белого фаря[255]. Они мчались мимо пожарищ, сожжённых и разграбленных дочиста деревень, десятков трупов.

Талец ехал рядом с Хомуней, который в тревоге поминутно оглядывался по сторонам, боясь внезапного нападения из засады. Мысли о Милане, до того бередящие юную душу паренька, отступили, перед глазами стояла горящая родная деревня, злые скуластые лица, лежал в луже крови отец.

В прохладном осеннем воздухе стоял запах гари, ветра почти не было. Уста Тальца запеклись, тело под тяжёлой кольчугой изнывало от нестерпимой жары, из-под шелома градом катился пот.

Скорей бы кончилась эта неистовая скачка! И тогда... Невесть что.

Десница стискивала рукоятку сабли.

— Стой! — Князь Святослав резко взмахнул рукой, осадил коня и спрыгнул наземь. К нему подбежал воин из дозорного отряда и, тяжело дыша, отрывисто заговорил:

— Поганые... лагерем стали возле Сновска... Уж и не думают, супостаты, что мы их опосля Альты... смогём... побить... Мыслят: всё, кончилась Русь... Сторожи ихние мы... порезали... Тихо, ни един человек не ушёл... ни едина лошадь.

— Добро, — скупо похвалил воина Святослав.

Князья и воеводы, сойдя с коней, собрались на скорый совет.

Перейти на страницу:

Все книги серии У истоков Руси

Повести древних лет. Хроники IX века в четырех книгах
Повести древних лет. Хроники IX века в четырех книгах

Жил своей мирной жизнью славный город Новгород, торговал с соседями да купцами заморскими. Пока не пришла беда. Вышло дело худое, недоброе. Молодой парень Одинец, вольный житель новгородский, поссорился со знатным гостем нурманнским и в кулачном бою отнял жизнь у противника. Убитый звался Гольдульфом Могучим. Был он князем из знатного рода Юнглингов, тех, что ведут начало своей крови от бога Вотана, владыки небесного царства Асгарда."Кровь потомков Вотана превыше крови всех других людей!" Убийца должен быть выдан и сожжен. Но жители новгородские не согласны подчиняться законам чужеземным…"Повести древних лет" - это яркий, динамичный и увлекательный рассказ о событиях IX века, это время тяжелой борьбы славянских племен с грабителями-кочевниками и морскими разбойниками - викингами.

Валентин Дмитриевич Иванов

Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза