Читаем Всей землей володеть полностью

— Но, дядь, я ведь большой уж. Не бойся, не попаду. Многому выучился у ратников бывалых. Ты уразумей: отца, мать, сестру мою, братьев поганые сгубили! Отмстить хощу ворогам окаянным! За кровь родимую, за хаты пожжённые!

Уже не мольба, но отчаянная, дерзкая решимость слышалась в словах паренька. Яровит, чуть прищурившись, окинул его пристальным взглядом, вдруг рассмеялся и, качая головой, сказал:

— Ну ладно. Так и быть. Ступай, готовься. Кольчугу вычисти, шелом, бутурлыки не позабудь. Саблю наточи поострей. И поспеши: ко князю пойдём.

Знахарь наложил на плечо Яровита повязку, промолвил:

— Рана твоя, боярин, глубока, но неопасна. Две-три седьмицы — и зарубцуется. Ещё походишь на рати. Но ныне идти тебе со дружиною не след.

Яровит коротко поблагодарил старика, сунул ему в руку калиту со сребром и проводил до двери.

После велел челядинцу принести лучший кафтан, саженный жемчугами, алую шапку, пояс из серебряных наборных пластин, индийскую саблю-хорасан с синеватым просверком.

Боярин торопился на княж двор.

...Полным ходом шли в Чернигове приготовления к выступлению на половцев. Княжеские сыновья и воеводы сновали по улицам и площадям, набирая людей: простых ремественников, купцов, смердов — в пеший полк. Ратша, как всегда, весёлый и задорный, лихо спрыгнул с коня и бегом метнулся к крыльцу княжеских хором.

— Княже Святослав! — закричал он. — Рати собрали мы! Удальцы самые что ни на есь! Ух, учиним поганым!

Он потряс в воздухе кулаком.

На крыльцо вышел Святослав, а вслед за ним хмурившийся встревоженный Хомуня.

— Всего три тыщи набрали ратников, князь, — сказал он. — С этаким воинством трудно будет нам осилить поганых.

— То ничего, друже. — Святослав улыбнулся. — Зато экие молодцы, поглянь! Орлы! Да с таковыми горы своротить мочно! Нет, Хомуня, не под силу никоему супостату землю нашу покорить!

— Вижу, задумал чегой-то ты, княже. — Хомуня взглянул на сдвинутые брови и плотно поджатые губы Святослава. — Хитрость некую измыслил. Может, скажешь?

— После, сакмагон. Гляжу, ты не прост. Угадал-таки, — дружески хлопнул его по плечу князь. — Не зря в лазутчиках у Всеволода ходишь.

Весело тряхнув кудрями, на всход вбежал Ратша.

— Вой и дружина на площади вечевой собрались. Тебя ждём, княже, — коротко доложил он.

— Погоди. Сторожа покуда не воротилась. Ишь, борзые!

— Ну дак я... Я тогда... К Милане... Мочно? — Молодец, всегда такой дерзкий и смелый, вдруг осёкся, стал говорить, запинаясь, словно с трудом ворочая языком.

— Мочно. Ступай. Токмо гляди, невдолге чтоб. — Князь наигранно нахмурил брови. — Сыскал тож часец за девкою бегать!

— Зришь, Хомуня? — обернулся он к сакмагону, когда Ратша, звеня боднями, исчез в долгом переходе. — Удалые у мя ратники. И девки такожде. Прямь полевицы[254], аще что, и за лук, и за саблю берутся, не токмо вышиваньем да молитвами живут.

— А всё ж вельми невелика рать наша, — вздохнул Хомуня. — Тяжко будет.

— Тут главное, что поганые не ждут нас. Налетим, порубаем, отгоним! На зависть Изяславу со Всеволодом!

Слушая речи Святослава, Хомуня ещё сильней хмурился.

В долгом бархатном кафтане, с рукой на перевязи появился на княжом дворе Яровит. Следом за ним шёл, робко озираясь по сторонам, плечистый паренёк в алой суконной рубахе, расшитой жёлтыми нитями по вороту, с саблей в чеканных ножнах на поясе.

— Яровит, ты! — изумлённо воскликнул Святослав. — Уж думал, тя и в живых-то несть. Вроде, баили, пал ты тамо, на Альте. Не чаял, никак не чаял!

— А я, как видишь, живой, князь. — По тонким устам боярина пробежала кривая ухмылка, он поднялся на крыльцо и, полуобернувшись, знаком велел следовать за собой Тальцу.

Вот племянник мой, Талец, по-крещёному — Димитрий, сын Ивора. Млад ещё, горяч. Привёл, пойдёт вместо меня на сечу.

— Добро, боярин, — согласно закивал головой Святослав. — Мне люди ратные надобны.

— Ты будешь Хомуня, сакмагон князя Всеволода? — обратился Яровит к Хомуне, и когда тот утвердительно кивнул, подвёл к нему паренька. — Пригляди за ним, не сунулся бы невзначай куда не след. Горяч по младости. Хотел и я с вами идти, да плечо разнылось, стрела поганая в кость угодила.

— Что ж, оставайся, — равнодушно отозвался Святослав, скользнув взглядом по белой повязке на плече боярина. Словно спохватившись, он спросил:

— Отмолви-ка, как добрался ты до Чернигова с Альты? Поганых дорогою не видал ли где?

— У Днепра видел отряд сторожевой. Всадников с полсотни, не более.

Святослав задумчиво разгладил усы, провёл рукой по бритому досиня подбородку.

— Ладно, ступай лечись, — отпустил он Яровита. — Останешься, город с Воеславом вместях держать будете.

Яровит, обняв и расцеловав Тальца, сошёл с крыльца, дал короткие распоряжения холопу привезти во двор телегу с кольчугой и шеломом для племянника и поспешил за ворота. Не нравился ему вздорный и скорый на решения Святослав, боялся он за Тальца, за всю рать. Одно успокаивало: раз здесь Хомуня, бывалый сакмагон, почти всегда приносивший русскому воинству удачу, значит, есть надежда, что добудут они в жаркой сече победу, и с Тальцем тоже всё будет хорошо.

Перейти на страницу:

Все книги серии У истоков Руси

Повести древних лет. Хроники IX века в четырех книгах
Повести древних лет. Хроники IX века в четырех книгах

Жил своей мирной жизнью славный город Новгород, торговал с соседями да купцами заморскими. Пока не пришла беда. Вышло дело худое, недоброе. Молодой парень Одинец, вольный житель новгородский, поссорился со знатным гостем нурманнским и в кулачном бою отнял жизнь у противника. Убитый звался Гольдульфом Могучим. Был он князем из знатного рода Юнглингов, тех, что ведут начало своей крови от бога Вотана, владыки небесного царства Асгарда."Кровь потомков Вотана превыше крови всех других людей!" Убийца должен быть выдан и сожжен. Но жители новгородские не согласны подчиняться законам чужеземным…"Повести древних лет" - это яркий, динамичный и увлекательный рассказ о событиях IX века, это время тяжелой борьбы славянских племен с грабителями-кочевниками и морскими разбойниками - викингами.

Валентин Дмитриевич Иванов

Историческая проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза