Всей землей володеть

Кони помчались через чащу, Гертруда успела наложить стрелу, натянула тетиву. Всеволод был где-то рядом, она хотела оглянуться, отыскать его, но её отвлекли крики кличан, лай собак, глаза запорошил снег, осыпавшийся с ветвей деревьев.

Конь выбежал на поляну. Здесь, окружённая собаками, металась, выпуская в воздух клубы пара, большая матёрая лосиха.

Гертруда прицелилась и выстрелила. Лосиха, судорожно забив копытами, качнулась и медленно сползла на снег. Метко пущенная стрела пробила ей шею навылет.

Ловчие радостно загалдели. Из чащи неторопливо выехал Всеволод (после Гертруда догадалась, что он нарочно не спешил, желая предоставить ей, гостье, право отличиться), остановился возле трупа лосихи и скупо похвалил Гертруду:

— Метко бьёшь, княгиня. И в седле крепко держишься. Добрая ты охотница.

Дальше всё произошло неожиданно и мгновенно. С диким рёвом выскочил из чащи на поляну огромный безрогий лось с налитыми кровью глазами и ударил в ярости копытом Всеволодова коня. Князь не удержался и полетел наземь, павший конь придавил ему левую ногу, Всеволод пытался высвободиться, но запутался в стременах. Спасения от сильных, страшных звериных копыт не было.

Гертруда истошно завизжала, спрыгнула с седла наземь и, сама не понимая зачем, метнулась к поверженному князю.

На миг опередил её Хомуня. Как всегда, хладнокровный и твёрдый в своих действиях, страшной силы ударом меча разрубил он лосиную голову.

Алая звериная кровь заливала Всеволоду кожух, руки, лицо, он отряхивался, отмывал ладони снегом, стиснув зубы, пересиливал острую сверлящую боль в ноге. В предсмертной агонии бился княжеский аргамак, дорогое седло было измято и порвано. Гертруда приказала добить коня копьём, подбежала и склонилась над Всеволодом.

— Ты поранен? Тебе больно, да? — участливо спросила она.

— Глупо вышло. Плохой из меня охотник, — вымученно улыбаясь, прохрипел князь.

— Не говори так. — Гертруда зубами стащила с руки кожаную перщатую рукавицу, достала шёлковый платок, стала вытирать Всеволоду окровавленное лицо.

В глазах её застыл страх, она тяжело, с надрывом, дышала, руки не слушались её, дрожали, Всеволод отстранил её длань и сжал в своей руке. Так сидели они долго на снегу, не говоря ни слова. Наконец, Гертруда не выдержала, уронила голову ему на грудь и разрыдалась.

Князь смотрел на неё со снисходительной, горькой усмешкой. Он не верил в её чувства, в её искренность, в душе у него царило смятение и какое-то не понятое даже им самим до конца ожесточение. Именно оно будет отныне определять его поступки и побуждения, будет заставлять рваться в гущу яростных схваток, взбираться на стены крепостей, крушить, ломать, оттесняя от заветной своей цели — отцова златого стола — одного супротивника за другим. Так будет, сейчас же он молчал, стиснув зубы, и не чувствовал, не испытывал ничего, кроме презрения и сверлящей боли в колене. Гертруда была ему не нужна — по крайней мере здесь, на снегу рядом с ним она была лишней.

...Обратно ехали в возке, Всеволод приложил к больному колену лёд и сидел, вытянув ногу вдоль скамьи. Мало-помалу полегчало.

— Дай-то бог ушибом отделаться, — промолвил князь, устраиваясь поудобней.

В дорожной печи играли языки пламени, потрескивали дрова. Гертруда сидела напротив него, изредка взглядывая в забранное слюдой оконце.

— Мне было страшно! — призналась она. — Ведь этот лось... Он мог тебя искалечить... И даже убить! Не представляю, что бы я делать стала... Мне так одиноко, Всеволод! Вот у тебя — семья, как семья. Жена, дочь. А я... Мой муж месяцами пропадает на войне или на охоте. Мои старшие сыновья — они каждый как-то сам по себе. Мстислав — он часто излиха груб. Святополк — хитрый, сребролюбивый. Господи, почему они уродились такие?! Один Пётр-Ярополк — моя надежда. Ты знаешь, Всеволод, я хочу, чтобы у меня, как и у тебя, была ещё дочка. С нею, я думаю, мне станет легче. Вот мы с Рихезой были вдвоём у нашей матушки, Риксы. И всё время жили при ней до замужества. Все вечера проводили вместе. Делили все трудности. А теперь... Я на Руси, Рихеза в уграх... Овдовела, живёт с сыновьями в Нитре. Часто пишет. А тебе? Шлют послания Елизавета, Анастасия, Анна — твои сёстры? Анна у вас была красавица. Королева Франции.

— Анна меня младше двумя летами. Анастасия — та самая старшая. На семь лет меня старше, — отозвался Всеволод. — С Анною вместе росли, почитай. А Анастасия за нами присматривала по материному наказу, следила, чтоб не баловались. Иной раз и розги в руки брала.

Он улыбнулся, с теплотой вспоминая своё новгородское детство.

— Ах, князь! Если бы я знала! — Гертруда вздохнула и горестно качнула головой. — Если бы хоть увидела тебя чуть пораньше! Я бы уговорила брата Казимира не за Изяслава — за тебя меня отдать!

— Но я был ещё совсем подростком в ту пору. Помню день твоей свадьбы в туровской деревянной церкви. Ты стояла, такая красивая, вся набелённая, нарумяненная. Впрочем, ты столь же красива и теперь.