Всей землей володеть

Старого Мартина била жестокая лихорадка. Поддерживаемый служками, он устало сел на широкую скамью за стол и, с трудом ворочая беззубым ртом, с присвистом, тяжело дыша, принялся наставлять свою духовную дщерь:

— Тебе надо идти в поход вместе с войском. Меч в руках держать ты можешь. В гуще боя делать тебе нечего, а вот показать, что ты, великая княгиня Киевская, здесь, вместе с ратниками — это надо. И направь гонца в Переяславль, к Всеволоду. Прикажи передать, что нуждаешься в его советах и помощи. Вот и посмотришь, любит ли ещё он тебя.

Гертруда томно вздохнула, согласно кивнув. На глазах её заблестели слёзы.

— Мне тяжело, отец, правда, тяжело. Боюсь за сыновей. Не на кого опереться. Коснячок — продажен, Путята — о себе только думает, Мстислав — жесток, не имеет в сердце милосердия, Святополк — волчонком растёт. Корыстолюбив, алчен, жаден до золота и рухляди.

— Делай, как полагаешь нужным, дочь моя, — продолжал, будто не слыша её слов, Мартин. — Тебе тяжело — да, но и раньше не было легче. Ничего не бойся. Береги сыновей. Помни о римской Церкви. Встань над другими княгинями, над князьями, будь великой не только по титулу. Твои шляхтичи головы за тебя положат. Старайся, чтобы и руссы тоже готовы были умереть за твою честь. Наверное, скоро не будет меня с тобой, дочь. Последние годы, чую, хожу я по этой бренной земле. Но радостно мне смотреть на тебя — ты умна, ты настоящая госпожа, Гертруда. Только укроти свои страсти, помни — это они помешали тебе покорить сердце князя Всеволода. Не допускай больше таких ошибок.

Мартин осенил княгиню крестом, а Гертруда, расплакавшись, дрожащими устами приложилась к его сухой, сморщенной руке.

Глава 32 МЕСТЬ ХОМУНИ

Рати шли берегом Днепра под завывание холодного северного ветра. Впереди на конях ехали двое: Путята, продрогший до мозга костей и проклинавший всё на свете, в том числе и себя, за то, что послушал княгиню, и Хомуня, спокойно и уверенно указывающий воинству путь по заснеженным холмам.

Святополк, хмурый и сосредоточенный, держался чуть позади. Время от времени он поправлял мёрзнувшей на лёгком морозце рукой плосковерхий шелом, сжимал холодную рукоять сабли и, вскидывая голову, смотрел вдаль. Перед мысленным взором княжича вставал вражий стан, рабыни с золотыми браслетами и ожерельями, дорогие шелка на просторных возах. Всё это будет его добычей, он никому не отдаст своего богатства. Чего только этот Хомуня не торопится?! Надо подъехать, сказать, чтоб поспешил... И зачем это мать увязалась за ними?! Какой толк во время сечи от баб!

Княжич в нетерпении кусал уста.

...Позади конной рати шли пешцы. Впереди полка на вороном скакуне важно гарцевал тысяцкий Коснячок. Рядом в крытом возке, окружённая доброй сотней гридней, шляхтичами и немецкими баронами, ехала Гертруда. Через узкое оконце она взирала на озарённую слабыми лучами ноябрьского солнца степь.

Панцирная броня, тяжёлая и неудобная, сковывала её движения. Холопка советовала переодеться, снять с плеч опостылевшее железо, но княгиня молча закачала головой: нет. Так ей было спокойней.

Стало холодно, всё тело бил озноб. Гертруда натянула на руки кольчужные рукавицы, набросила на плечи поверх брони подбитый изнутри мехом плащ, велела положить рядом с собой меч, подняла его, примериваясь, привыкая к рукояти — вдруг доведётся схватиться с погаными? На душе было тревожно, подумалось о посланном к Всеволоду гонце. Пока из Переяславля не было никаких известий. Откликнется ли Всеволод? Ей хотелось, чтобы он отозвался, пришёл, помог ей. Хотя... Говорят, всё Переяславское княжество разорено, Всеволоду не до их забот. Но ведь Хомуня пришёл же оттуда, с Левобережья. Правда, у Хомуни свои счёты с половцами, они убили всю его семью. Жену, малых детей изрубили на куски саблями! Ужас какой! Гертруда испуганно поёжилась...

Со Снови вернулись сторожи, сказали, что половцы, ополонившись, идут берегом реки, охраны у обозов нет, идут налегке, не ждут нападения.

Путята отдал короткие приказы: гридням — оберегать как зеницу ока княгиню, тысяцкому — идти следом за комонными с пешим полком, ударить по поганым в топоры.

— С Богом, други! — торжественно заключил он, обращаясь к дружине. — За мною!

Вихрем понеслись всадники, разрезая воздух, только комья снега летели во все стороны из-под копыт.

— Главное — не дать им развернуться. Наскочить, посечь — в прямой схватке они не сдюжат. Кони у их голодные, медленные, — бросил на ходу Хомуня. — Да вон и они!

Впереди у окоёма показались фигуры комонных воинов в аварских шеломах и широких мохнатых шапках. Воевода Путята, чуть придержав коня, выхватил из ножен меч и дал знак к битве.

В глазах паробка Святополка промелькнул страх. Это там, вдали от поля брани, думал он о богатом полоне, теперь же у княжича в голове блуждала совсем иная, трусливая, мысль — как бы уберечь свой живот[230].

— Эй, гридни стольнокиевские! — крикнул заметивший робость Святополка Хомуня. — Княжича поберегите!