— Наказ был: споймать Глеба! А що Бьёрн сей князя придушил, дак то он своею волей сотворил. За се ему и награда. — Славята кивнул на убитого. — А в горниче мрак был. Ни я, ни вы не приметили, що да как. И помните: единой верёвоцкой отныне повязаны. Еже вопрошать кто поцнёт — тако, как я вам говорю, скажете. Уразумели?
— А то как же, уразумели, — хмуро отозвался другой отрок, пожилой, с застарелым шрамом на челе. — Ты не боись, боярин, мы не болтливы. Еже заплатишь, молчать будем.
Славята вытер о траву окровавленную саблю. Двое отроков сели в лодку и повезли тело Глеба, накрытое сверху грубой рогожей, водой в Корелу, Славята же с остальными пошёл посуху, продираясь через густые заросли. Труп Бьёрна оставили У ручья.
Дело было сделано. Славята улыбнулся, с хитроватым прищуром посмотрев ввысь, на прорвавшееся сквозь пелену серых низких туч слабое северное солнце.
Глава 103
ВДОВСТВО РОКСАНЫ
Отчаяние и боль, страдание и скорбь, безысходность и жажда мщения — всё это мигом нахлынуло в душу молодой вдовы. Роксана, бледная, с каменным, холодным лицом стояла у обитого серебром ларя в сенях и, казалось, совсем не слушала посланного Святополком отрока. Тот мял в руках шапку, неуклюже кланялся, пятился к двери. Наконец, сомневаясь, слышит ли его княгиня, повторил:
— Заутре привезут князя Глеба на ладье в Новый Город. Дале как бысть, князь Святополк сказал. В Чернигов надоть тело убиенного свезти, тамо и схоронить, с отцом еговым рядом.
Роксана молчала. Отрок поспешно выскользнул за дверь, а она всё стояла в холодных сенях и тупо смотрела в темноту. Наконец, не выдержав, она бросилась на ларь, уронила голову и тихо, беззвучно разрыдалась.
Господи, за что, за что досталась ей тяжкая сия доля?! Завтра она увидит Глеба, своего ладу, в гробу! Она верила, до последнего часа верила, отгоняя тревожные предчувствия, что всё обойдётся, что схлынет лихолетье, что Глеб воротится, прогонит корыстолюбивого Святополка, прикажет повесить на воротах предателя Славяту, бросит в поруб лукавого Яровита!
Но вот вдруг единожды вечером словно стукнуло, кольнуло что-то её в самое сердце. Сама не ведая почему, она поняла: Глеб не придёт, она не увидит его больше... живым! Было это на исходе весны, в тридцатый день мая. Буйно цвела черёмуха в новгородских садах, терпко пахли травы, на лугах желтели огоньки одуванчиков — жизнь кипела, а для неё, Роксаны, время остановилось. Потом она узнала: как раз в этот день, в этот вечер погиб Глеб. О его смерти ползли неясные слухи, догадки, но Роксана была уверена: Глеба погубили не чудины, а здешние, новгородские, переметчики.
Она пришла к Святополку и потребовала от него ответа.
Молодой князь, как узрел её, сразу изменился в лице, побледнел, руки его затряслись, он сказался больным, назвал её сестрой, говорил, что скорбит. Ещё посоветовал не искать виновных: тёмное-де дело. Взирая с презрением на боязливо отводящего в сторону очи Святополка, Роксана поняла: может, что и знает, что и сделал Святополк против Глеба, но был он всего лишь слепым орудием, пешкой в чужих руках. Но чьих? Посадника Яровита? А Яровит раньше служил князю Всеволоду.
Роксана в приступе гнева крикнула Святополку:
— Ничтожество! Холуй! — И, выскочив из горницы, едва не сбила с ног княгиню Луту. Краем глаза заметила на лестнице человека в долгом сером плаще, горбоносого, с перетянутыми ленточкой курчавыми волосами.
«Хазарин! Глеб сказывал, много их в Тмутаракани. Держали они сторону князя Ростислава, воевали супротив Глеба в Таврии. Могли и они дотянуться. Ради мести на всё способны».
Когда Роксана воротилась к себе, силы оставили её. Потеряв сознание, она рухнула на пол в сенях и очнулась только на второй день в светлице, на постели. Заботливые челядинки не бросили, не отвернулись от неё в горький час.
Глядя в высокий побеленный потолок, Роксана впервые с тех пор, как получила страшную весть, подумала спокойно.
Что ей делать дальше? Как жить? Здесь, в Новгороде, ждать более нечего. Надо ехать в Чернигов, похоронить Глеба, а после... Она посоветуется с отцом. Может, бежать в Тмутаракань? Там Олег, Роман. Но кто же, кто погубил Глеба?! Кому была нужна его смерть?! Всеволод?! Яровит?! Иудеи хазарские?! А может, они все вместе, сговорились, и... Господи, всюду, всюду вороги! А друзья?! Боярин Ставр — не приходит, при встрече воротит лицо, низит взор, боится за свои угодья лесные. Вон при Глебе какой смелый был, гордый ходил, соколом воспарил, а ныне... стойно курица мокрая! Один Авраамка кажен день наведывается. Но Авраамке она не верит. Уж слишком быстро и дом новый он заимел, и Святополк отчего-то к нему вельми милостив, да ещё, говорят, боярин Славята, переветник, Авраамке сему — первый дружок.
Роксана поднялась, не спеша оделась, вышла в горницу, присела на широкий конник у косящатого окна. Снова ком подкатил к её горлу, она всхлипнула и разрыдалась, закрыв руками лицо. Она и не заметила, как в горницу с поклоном вошёл Авраамка. Списатель гречин осторожно коснулся ладонью её вздрагивающего от рыданий плеча и ласково заговорил: