Всей землей володеть

Роксана отбросила прочь мысли об этом «дальше» — не время было раздумывать. Путь её лежит через половецкие поля в Тмутаракань — там Олег, Роман, сын покойного Вячеслава Ярославича, Борис. Они помогут, должны помочь. Ведь Глеб — их брат, их друг! Они не простят Всеволоду и боярам злодейства!

...Авраамка догнал Роксану и сопровождающих её гридней уже в степи, на берегу Днепра. Подъехал откуда-то со стороны, весь белый от пыли, верхом на запаленном, хрипло дышащем коне. Срывающимся голосом выпалил:

— Княгиня! Дозволь!.. С вами поеду!.. Нет для меня... иного!

— И чего увязался?! — Насмешливая улыбка слегка тронула уста Роксаны. — Что ж, езжай! Эй, гридни! Следите за ним! Никуда не отпускайте! — приказала она. — Тако вот, гречин! Еже ты подосланный, переветник какой, дак не дам я те уйти! Сторожить буду!

— Сладка для меня твоя сторожа, — улыбнулся теперь уже Авраамка, довольный тем, что Роксана не велела гнать его прочь.

Он любил — страстно, нежно, хотя и понимал безответность своего чувства. Но он надеялся на одно — на время, которое залечивает раны, стирает острые углы и краски былых обид. И ещё он знал — в мире нет, не было и не будет никогда другой такой женщины, как Роксана.

...Ночью, когда путники разбили лагерь на низком берегу реки, он долго лежал у костра и смотрел ввысь, на звёзды. Стараясь различить созвездия, тихо шептал названия.

Гридень с длинным копьём скучным сонным голосом тянул какую-то лихую песнь. Роксана, в лёгкой кольчуге с короткими рукавами, простоволосая, села рядом. Она раздумчиво слушала бормотание гридня, потом решительно приказала ему:

— Гляжу, притомился ты. Ступал бы спать. Сама я его посторожу.

Гридень отошёл. Роксана взяла у него копьё и приблизилась к Авраамке.

— Княгиня, ты на небо посмотри. Красота какая! — восторженно воскликнул гречин. — И простор вокруг. Степь — она, как море. Бесконечна, уходит за окоём. И холмы, как волны.

Они помолчали, любуясь прелестью степной ночи.

— Роксана, скажи, зачем едешь ты в Тмутаракань? — спросил вдруг Авраамка. — Ты хочешь отомстить? Да, я знаю, я понял. Но это пустое дело. Князь Олег — он только половцев на Русь наведёт. Он такой. Может, нам вернуться? Пока не поздно.

— Что ты мелешь?! Ах ты, червь книжный! — вспыхнула Роксана.

Она кольнула Авраамку в грудь наконечником копья.

Экие речи тут завёл. Вот заколю тя! Думать, силы не хватит? Да я тя насквозь!

— Подожди, подожди, княгиня, не торопись. Я ведь... Я не корысти ради. Добра я тебе хочу. Люба ты мне.

Гречин опасливо отстранил от себя направленное ему в грудь копьё.

Не верую те. Подозрителен ты, Авраамка, — хмурилась, пожимая плечами, Роксана. — Откуда сведал, что в Тмутаракань я еду?

А куда ещё? Не в Шарукань же. Да ладно. Пустой, верно, разговор наш. Не внемлешь словам моим... После поймёшь...

— Что пойму? Ну-ка, договаривай! — Перед глазами Авраамки снова сверкнуло в свете костра копьё. — Ну, молви.

Что не годится так, поганых наводить. Что впустую ты силы тратишь. Смириться надо с тем, что есть! И потом: ну, отомстишь ты, а дальше, дальше как? В монахини, что ли, идти, грехи замаливать?! Ведь ты красива, ты умна, ты молода! Ты же свою душу губишь, неразумная!

Такая страсть прозвучала в словах Авраамки, что Роксана невольно вздрогнула.

Она отложила копьё, подошла к нему вплотную, всмотрелась в чёрные, горящие болью и нежностью глаза, сказала, положив руку ему на плечо:

— По-иному не могу я. Еже друг ты мне, уразумеешь. Еже ворог, тож ведать должон. Не могу. Крест свой в том вижу!

...В жаркой летней Тмутаракани встретил вдову брата мрачный Олег. Он уже знал о гибели Глеба от купцов, привезших на базар шкуры пушного зверя и воск.

Сидя на гульбище, над высоким берегом моря, он задумчиво взирал в синюю даль.

Роксана сидела напротив, рассказывала, что и как, упомянула Авраамку. .

— Ясно дело, подосланный твой гречин! — рявкнул Олег, багровея от гнева. — Где он?! Нынче же в поруб брошу!

— Не надоть, брат! Кто он таков, покуда не ведаю. А не разобравши, лихо творить не хощу, — решительно возразила ему Роксана.

В чёрном платье, в повое на голове, она походила на монахиню, и взгляд был сейчас скорбный, спокойный. Чувствовала вдовая княгиня: в чём-то прав Авраамка, что-то не так она делает.

— Мы со братьями тако промыслили, — разглаживая широкие усы, сказал Олег. — Нынче едем с Борисом на Дон, в станы половецкие. Испросим подмоги у поганых. Уж они, думаю, не откажут. Пограбить-то кажному охота. Сёла испустошат, людишек Всеволодовых в полон угонят. Ну и пущай! Нам то и нать. Пущай богатеют, не за наш же счёт. Полон грекам да иудеям продадут, ткани разноличные, злато собе возьмут, скотину уведут — то их заботы. Нам же главное — Чернигов у стрыя отобрать. Тако мыслим. А гречина твово — за им Роман приглядит, его из Тмутаракани не след покуда выпускать. Но еже ничё худого за им не приметим, возьмёт его Роман на службу к себе. Чай, грамотный люд завсегда надобен. Вот на том и порешим.