Всей землей володеть

Когда весть о бегстве Олега достигла Новгорода, это сильно встревожило боярина Яровита. Поначалу новоиспечённому посаднику было не до Глеба и не до чуди — знакомился он с неведомым доселе краем, выезжал для суда в окрестные городки и сёла, побывал у ижоры[306], у эстов[307], в Талгаве — городе племени латгалов[308], в Юрьеве, в Плескове, в Изборске. Поражали Яровита огромные пространства Новгородской земли, её нескончаемые леса, пущи, полные зверя и птицы, озёра с чистой, прозрачной водой, топкие низины. То была Русь, но иная, не такая, как на юге, а суровая, северная, с неяркими красками под извечно серым, пасмурным, затянутым тучами небом, с холодными ветрами и трескучими зимними морозами. И народ был на этой Руси иной — простоватый, но с хитринкой, неуступчивый, гордый. Никто не падал ниц, не смотрел заискивающе снизу вверх, но глядели людины прямо, смело и... одинаково, что на посадника, что на последнего захудалого холопа.

Посадничье жильё располагалось на Ярославовом дворище, здесь днями всегда было шумно, невдалеке, под окнами за воротами кипело многоголосое торжище, собиралось вече. Площадь, вымощенная коровьими челюстями, могла вместить весь город, и в доме Яровита в воскресенье и в праздничные дни аж звенела слюда в окнах.

Шум этот раздражал порой, мешал, но в то же время даже и радовал: великим городом со множеством люда управляет он, некогда безвестный юноша из вятичских дебрей.

Бегство Олега заставило Яровита тотчас вспомнить о Глебе. Он понимал: с Глебом надо кончать. Изгнанник-князь обретался где-то за Корелой, в земле заволочской чуди, и тщетно искал себе воинов и друзей. Чудские старейшины осторожничали, принимали его радушно, но с помощью не торопились. Яровит боялся другого: а вдруг Глеб вослед Олегу убежит в Тмутаракань? Или умотает за море, к свеям — это ещё хуже, там его не достанешь. Нет, нельзя такого допускать. Настал час убрать этого крамольника с его, Яровита, пути.

...Князь Святополк, было видно, сторонился Новгорода, чувствовал себя в вольном боярском городе неуютно, да ещё и в правах своих был ущемлён. Потому и оставил он подворье на Торговой стороне и перебрался в Городище, сельцо за городом, на крутом обрывистом Волховском берегу.

Здесь находилась широкая пристань, а теперь над нею вознёсся дубовый тын, окруживший амбары, бретьяницы, дома дружинников и княжье жило на самом косогоре. Было Святополку на Городище тихо и спокойно после долгих лет скитаний и походов. А князь любил тишину, не любил войн, больше сиживал за книгами.

...Славята и Яровит, прибыв ко князю, расположились в свежесрубленной пахнущей смолой горнице. На стенах здесь висели иконы, с потолка свисала люстра-хорос, в муравленой печи весело играли языки огня.

Яровит говорил, как всегда, осторожно и взвешенно:

— Опасные дела замышляет Глеб. Боюсь, как бы не сговорился он со свеями — давними нашими недругами. Король Блот Свен, проклятый язычник, давно глаз на Новгород положил. Допускать бы этого никак не след.

— И что ж удумал ты, боярин? — Святополк весь напрягся, в чёрных глазах его мелькнула настороженность, он мотал головой, переводя беспокойный взгляд с одного собеседника на другого. — Поймать бы Глеба, бросить его в поруб. Да только где ж его теперь сыщешь?

— Имеем сведения, в Заволочье он обретается, за Корелою. Думаю, найти его будет нетрудно, — отвечал Яровит.

— Об ином молвь наша, — поглаживая бороду, вступил в разговор Славята. — Ну, споймаем, а дале то с им деять? Вон Ольг, сбежал с Цернигова в Тмутаракань, рати ноне собирает.

— И как же нам быть с Глебом, бояре? — Святополк начал догадываться. — Как поступим?

— Есть у меня один человек. Бьёрн, нурман. Его Всеволод, стрый твой, княже, из Чернигова прислал, — Яровит умолк, исподлобья уставившись в побледневшее вмиг лицо Святополка.

— Бьёрн... Вы мыслите... Что ж мы... убивцы, воры? Нет... невмочь мне... Как же так? ... Брат ведь он мой.

— Князь! Один раз дядя твой покойный, Святослав, так сказал: «Лишь то свято, что не может быть нарушено никакой враждой». Глеб сам себя на смерть обрёк, когда против Новгорода, против всей Руси крамолу затеял. Не место ему на земле нашей! А покуда он жив, не будет покоя ни тебе, ни мне, ни Руси всей, ни волости Новгородской! — Решительно, твёрдо промолвил Яровит.

— И что ж, по-иному... нельзя никак? — вопросил, весь дрожащий от ужаса, Святополк. — А Бог?

Он возвёл очи горе.

— А Бог простит нас, княже, — ответил ему Славята. — Не для ся ж — для Нова Города содеем. Поцитай, Глеб — що убивеч, що тать лихой.

— Ну так. — Святополк устало вздохнул. — Что же. Делайте, как хотите. Но меня в свои дела не впутывайте. Ведать об этом ничего не желаю.

Он опасливо отстранился от бояр, встал, подошёл к печи.

И внезапно уже совсем другим, твёрдым, жёстким, голосом добавил:

— Ступайте. Ты, Славята, возьми гридней, Бьёрна возьми, плыви на ладьях в Корелу. И Глеба доставь сюда. А живым ли, мёртвым ли — то не мне вам указывать. Чай, стрый Всеволод уже распорядился!