Время итогов

«Я побежал по шоссейке. Скоро устал, запыхался, долго стоял и глядел. Видел или не видел, а только предчувствовал, как зарождаются краски. Вышедший из-под снега зябкий песок скоро станет рассыпчато-жарким, блестящим. В побледневших черемушных ветках заполыхает белая цветь. Чуть желтый туманец над лесом обратится в побеги и листья, в яркий жадно-зеленый разлив».

Не нужно быть особо проницательным читателем, чтобы в этом отрывке увидеть пробуждение природы, увидеть зримо, свежо, с новыми для нас красками. И такой как бы вновь открытой, предстает природа — леса, реки, моря — в каждом рассказе Глеба Горышина. И людей он рисует по-своему: «...дед Иван, человечишка лысый, добрый, но вытертый жизнью, непрямодушный, всегда в своем стариковском расчете, уже ненужном, смешном, никому не опасном». К этой характеристике трудно что-либо еще добавить, в ней все — и портрет, и характер, и — что самое главное — время.

Но сами по себе, даже и хорошо написанные, отдельные места еще не делают произведение — особенно лирическое — цельным, талантливым, завершенным. Надо, чтобы каждая фраза, каждое слово звучали согласованными аккордами, чтобы на всем протяжении чтения этот мягкий лиризм овевал вас, доставляя наслаждение, заставлял читать дальше и дальше. Такой способностью Горышин награжден. У него, как и у каждого лирического писателя, герой.

Один — это он сам. Это он своим сердцем, своим взглядом на людей, на природу дает нам возможность видеть все в лирическом окрасе. И поэтому неудивительно, что во многих его рассказах герой — молодой человек, и хотя имена у него разные, но он все тот же, и это не недостаток, а достоинство. Не может быть у писателя двух лирических героев. Я покорен навечно одним лирическим героем Сергея Есенина, и не представляю себе второго, и не хочу его — мне этот люб. Нравится мне и лирический герой Глеба Горышина — добрый, сильный, чуткий к чужой боли, не терпящий хамства, радующийся, когда мешает злому.

Глеб Горышин — молодой писатель. Не идущий проторенными тропами. Возможны у него, как и у многих молодых, творческие просчеты, на которые надо ему указывать с целью помочь поскорее освободиться от них и утвердить в себе то хорошее, что, несомненно, у него есть. Только надо это делать доброжелательно, помогая ему, а не оскорбляя, как это получилось в статье Л. Антопольского, опубликованной в «Комсомольской правде».

В самом деле, посмотрите, как пишет автор статьи: «...чем больше писал и печатался Г. Горышин, тем более жестоко (выделено мной. — С. В.), пристально изучающе всматривались в него читатели и критика». «Пристально изучающе» — допустим, но почему жестоко? Откуда такая беспощадность к молодому талантливому писателю у всех читателей и критиков и откуда сие известно Л. Антопольскому? Я что-то не верю ему в этом, но, прочитав статью, убедился в другом: сам критик настроен жестоко.

«Вчитаемся внимательно в пять книжек этого молодого и чрезвычайно плодовитого писателя», — пишет он. Не плодотворно работающего, а плодовито, да еще чрезвычайно. Вот уже и первое «производное» от слова «жестоко». И чем дальше, тем больше. И все чаще встречается издевка. У Глеба Горышина лирическая проза. Не нравится это Л. Антопольскому. «Произведение Г. Горышина — ли-ри-чес-кое!» — иронизирует он.

Не разобравшись в природе лирического героя, автор статьи упрекает Горышина в том, что «двойники... бродят по пяти сборникам Горышина толпами». И дальше: «Происходит в книжках Горышина любопытный казус. Кочуют у него из рассказа в рассказ все те же схемы, те же модели характеров. Раз придуманный и собранный, такой литературный робот...», «игрушечные характеры», «герои чрезвычайно болтливы» и т. д. Жестоко расправляется Антопольский, и хотя говорит в своей статье всего о четырех рассказах и повести, но делает поползновение перечеркнуть все написанное Глебом Горышиным. И ни разу ему не приходит в голову простая мысль — перечитать начало своей статьи, где он настойчиво призывает: рассказы молодого талантливого писателя Глеба Горышина. Читайте его два последних сборника, три старых, его очерки, его дневниковые наброски, его повести, его киноповесть — и даю твердое обещание, что как будто собственными глазами повидаете многое, любопытное».

Какая же метаморфоза произошла с критиком, почему в начало статьи: «Читайте Горышина», а в конце: «И не вырваться Г. Горышину из плена стилистических ощущений...» Где же истина? А если еще пояснить, что разумеет Л. Антопольский под стилистическими ощущениями, а разумеет он «самоукрашательство слов, их томность или, напротив, искусно возбужденную энергию, баловство звучным словцом или трескучую лжеромантику, взвинченную манерность или вялую мужественность», — то станет совершенно очевидна нелепость позиции критика. Почему же так получилось у Л. Антопольского?

Обвинив Г. Горышина во всех перечисленных грехах, Антопольский, как ему кажется, наносит еще один удар — оказывается, писатель не знает русской грамматики.