Федор Абрамов бескомпромиссен. Для него литература тот род деятельности, в которой человек целиком подчиняет себя служению народу. Отсюда его твердость в отстаивании своих принципов, которые в конечном счете побеждают. По твердости своего характера он сходен с А. Яшиным. Это, конечно, идет прежде всего от глубокой убежденности в правоте своего дела и своих взглядов.
Он бывал у меня на даче, читал «Две зимы и три лета» вою ночь напролет, читал «Пелагею», рассказы. Встречи с ним всегда были интересны. После напечатания «Братьев и сестер» признание к Федору Абрамову пришло почти сразу. О нем заговорили, на него обратили внимание. И, пожалуй, с тех пор внимание к нему уже не только не ослабевало, но с каждым выходом его новой вещи ширилось, и его имя занимало все более прочное место в первом ряду писателей того времени.
Однажды я получил короткую записку:
«Дорогой Сергей!»
Разбирая завал писем после длительного отсутствия в Вешенской, нашел нужду обратиться к тебе за дружеской помощью. Пересылаю тебе, как депутату Ленсовета, письмо Волынцева. Помоги ему в его беде. Кроме того, вручаю в твои руки судьбу высокоодаренного писателя Алексея Черкасова. Прочти отрывки из его романа «Хмель», и, если сочтешь возможным, свяжись с ним, и дай человеку дорогу в жизнь. Я не читал романа целиком, по главам можно судить, что Алексей Черкасов писатель самобытный и интересный.
Такое лаконичное письмо мне передал Алексей Черкасов. Рослый, с открытым сердцем и лицом, крепкий сибиряк. Он переполнен замыслами. Задумано им несколько книг сразу, и нужно только время. Он сразу же предупредил меня, что не умеет дорабатывать свои книги, — ему легче написать заново, чем править рукопись. И действительно, позднее я в этом убедился, когда мы готовили к печати его роман. Высказываешь пожелание что-то поправить там или там, Алексей Черкасов внимательно выслушивает, закрывается в номере гостиницы, страшно много курит, не является несколько дней и приносит совершенно новые главы, которые требуют нового чтения, осмысления композиции всего романа с появлением этих глав и т. д. Но, так или иначе, «Хмель» появился, получил положительную оценку критики, был добро принят читателем. В дальнейшем вышел в двух номерах «Роман-газеты». У меня с Черкасовым завязалась переписка, одно время довольно активная — все его письма, как и многих других писателей, переданы мною в Пушкинский дом. Так вот, не было того письма, в котором бы он не писал мне о том, что я обворовываю сам себя, что из каждого моего рассказа может быть повесть, а то и роман. Собственно, об этом же упомянул на Совещании писателей, пишущих о деревне, Сергей Залыгин, когда говорил о «Ненужной славе». Ему почему-то казалось, что я еще вернусь к повести и напишу из нее роман на 350 — 400 страниц. Чего, конечно, не произошло и не произойдет. Зачем писать десять страниц, если это же можно выразить на одной?
К молодым, выпущенным «Невой» в большой мир литературы, я отношу и Глеба Горышина, — писателя, тонко чувствующего природу, умеющего оригинально и ненавязчиво для читателя думать, способного из простой прогулки, при ее описании, создать интересное литературное произведение. Горышин пришел к нам с рассказами, которые тут же были и приняты и вскоре напечатаны. (Вообще, следует сказать, что рукописи в «Неве» читались быстро, как так же быстро мы и отвечали авторам. Я знаю, ничто не может так томить автора, унижать и раздражать, как неоправданно затяжной ответ.) Любовь к природе увела на некоторое время Горышина в лесную сторожку на работу лесника и обогатила его новым видением и еще более тонкими наблюдениями картин родной природы. И на страницах «Невы» появились новые, свежие рассказы Горышина, у него стали выходить книги, о нем писали, и вдруг появилась в «Комсомольской правде» разносная статья Антопольского «Одноцветная радуга» по поводу последней книги Горышина «Семицветная радуга». Это было году в 1965 после моего ухода из «Невы». Повстречал я Глеба неподалеку от Лениздата. Вид у него был какой-то растерянный. Я спросил: «Что с тобой?» И он мне рассказал о статье Антопольского. Но это бы ничего, если бы не была поставлена под угрозу новая книга Горышина. Я попросил его прислать мне «разруганную» книгу и «Комсомолку» со статьей Антопольского. Такова история моей статьи «Об одной «жестокости». Она была напечатана в «Литературной России». Но к этому следует добавить, что в поддержку статьи Антопольского выступил до меня Ю. Герман. После появления моей статьи полемика прекратилась.
Об одной «жестокости»
Представьте себе человека: молод, влюблен, как поэт, в природу, радости у него так много, что он — это свойственно щедрым людям — готов поделиться с каждым. Он не домосед — без малого всю нашу страну знает. Для него Земля всегда с большой буквы. Вот он спешит повстречаться с весной. Послушайте, как он рассказывает об этом: