Время итогов

Он поднял лицо. На миг что-то появилось на нем недоумевающее, тут же сменилось быстро растерянностью, и как солнечный блик — осветившая глаза улыбка. Мы обнялись, поцеловались. Он тут же решил немедленно покинуть больницу. Его не отпускали, но он сумел настоять на своем. И мы ушли.

В этот же вечер сидели в ресторане. Он угощал меня знаменитыми копчеными угрями и потихоньку, только уж ради встречи, пригубливал стопку с водкой. Рассказывал о себе, над чем работает, что пишет. Жаловался, что работа в газете отнимает много времени.

На другой день он показывал Вильнюс. Мы ходили по узким улочкам, небольшим площадям. Говорить было о чем, и незаметно летело время.

Он проводил нас на аэродром. Небо над Вильнюсом было чистое. Но чем ближе мы подвигались к Ленинграду, тем мглистее становилось оно. И только миновали Чудское озеро, как резко отчертилось, — там осталось солнце. Там было чистое, синее небо. В Ленинграде шел дождь.

Приехал он ко мне в Спицино, на Псковщину. (Это тогда, когда ездили с ним в Псков к И. С. Густову насчет переселения.) На другой день рыбалили, варили уху. А вечером Костя собрал моих внучек, велел им натаскать сухих конских катышей и сделал «теплиньку», объяснив, что вот так он в деревне с мальчишками в поле, в ночном, делал костер. «Теплинька». В ней мы пекли картошку, а сбоку от нас чуть слышно шевелилось вековое Чудское озеро, и далеко за ним на западе гасла заря.

Костя уехал, а место, где была «теплинька», осталось. И каждый раз, идя на рыбалку, я проходил мимо нее и с чувством нежной грусти вспоминал Костю.

Мы много переписывались и всегда были рады встрече друг с другом. Как-то на одном из писательских съездов он познакомил меня с Юрием Бондаревым. Мы сидели в ЦДЛ и разговаривали о своих нелегких литературных делах, и эта встреча оставила приятный след. Он же познакомил меня и с Виктором Астафьевым. Но это было уже после того, как я ушел из «Невы».

Судьба писателя зависит во многом от первой публикации его произведения. Где он напечатается, заметят ли? Эти вопросы существенные. Дальнейшее уже — дело времени и труда. Бывает, что и скандал идет на пользу писателю.

Виктор Курочкин тоже «крестник» «Невы». Вряд ли кто помнит его первые рассказы, напечатанные в «Неве», как и повесть «Заколоченный дом», но именно с них его путь в литературу. Небольшого роста, чуть приклонив голову к плечу, он стоит в дверях моего кабинета и с улыбкой глядит на меня. Я уже знаю, в чем дело. Ему нужны деньги, и он пришел взять аванс под новый рассказ. И я всегда тут же оформлял с ним договор и выписывал не только аванс, а и одобрение, зная, что Курочкин не подведет.

Иногда он смотрел на меня со слезами на глазах, чем-то своим внутренне растроганный. Иногда объяснял «чем», в другой раз молчал. Таким я встретил его однажды на Литейном, неподалеку от Союза писателей. Я тогда уже не работал в «Неве». Он поглядел на меня со слезами.

— Что с тобой? — спросил я.

— Разругали, — развел он руками.

— Кто?

— «Литературная газета». Мою повесть «На войне, как на войне».

Я не читал его повести, но был глубоко убежден, что разнос был несправедливый. Достал повесть, достал номер «Литгазеты» со статьей А. Елкина «Очень странный экипаж». Прочитал и то и другое, написал статью и послал ее в «Литературную Россию» Константину Ивановичу Поздняеву, главному редактору. Статья уже пошла в набор, как вдруг в «Известиях» в статье за подписью Н. Шамоты появились строки об «инфальтивном» герое повести» «На войне, как на войне» Саше Малешкине, и набор приостановился. А я уже в это время уезжал из Москвы в Дом творчества, пришлось захватить свою незадачливую статью в защиту Виктора Курочкина.

В Гаграх я повстречал Георгия Радова. Совсем недавно была опубликована его статья в «Комсомольской правде» о «Поденке — век короткий» В. Тендрякова, и там он касался моей повести «Ненужная слава», причем передергивал факты в угоду «Поденке». Я об этом ему там же и сказал.

— Не обращай внимания, — ответил он.

— Пусть по-твоему, — сказал я, — но вот какое дело. — И рассказал о повести Курочкина и статье Елкина. — Советуй, что делать?

Радов познакомил меня с Щербаковым, работником отдела литературы «Комсомольской правды». Щербаков прочитал и повесть, и статью Елкина, и мою, сказал, что в принципе он согласен, что уезжает завтра в Москву и оттуда позвонит.

Звонка от него не было, почему-то не могли найти меня, — как потом узнал я от него самого, — но проездом через Москву я связался с ним. Щербаков тут же обрушился, что уже давно меня ждут, и чтобы я приезжал в редакцию сделать небольшие поправки.

Я приехал, сделал. И на другой день, уже в Ленинграде, увидал свою статью, напечатанную в «Комсомольской правде»:

Дорога через войну