Время алых снегов

Педали послушны, и рычаги тоже послушны. Мерно бьется в моторе сдавленный гром, Приводя в движение сотни могучих сил. Но все равно слышишь, как дышат рядом трое твоих товарищей, и ты знаешь, что по крайней мере двое из них могут взять на себя твою тяжелую работу... Нет-нет! У них достаточно своей. Вот и нога почти перестала болеть, и хорошо, что не доложил,— это лишь вначале показалось, будто сильно ушибся. Все заживет до свадьбы. Что там до свадьбы — до ближайшего воскресенья заживет. Не идти же хромым на свидание. Лейтенант сулил увольнительную, а Наташа обещала поучить танцевать. В тот pas все ноги оттоптал ей сапожищами. А она легонькая как перышко. После возни с рычагами, траками, снарядами девушку на ладонь хочется поставить — танцуй сколько хочешь, удержу...

Гусеницы неслышно рушат комья мерзлой грязи, пока не сильно встряхивает, хуже, если начнутся выбоины. Каждую из них Виктор словно задевает больной ногой...

Наверное, жутко встретить ночью в поле танк, несущийся вперед без света. Не всякий знает, что машина ощупывает путь невидимым инфракрасным лучом. Дорога на экране удивительна. Земля, припорошенная снегом,

кажется зеленовато-желтой. Тени контрастны и резки. Каждый камешек высвечен так, словно он плоская плитка. Голые кусты по бокам —будто таинственные жители неземного мира, изумленно расступившиеся перед стальным чудовищем. Поначалу жутковато было водить танк но такому «марсианскому» ландшафту, потом привык. Даже удовольствие доставляет...

Черное ущелье легло поперек дороги. Ров... Надо предупредить наводчика...

— Вижу, — коротко отозвался Рубахин.

Педаль поддалась легко, только сильная боль прошла от колена к пальцам, да еще локоть напомнил о себе, когда выравнивал танк на входе в ров. Не смертельно, терпеть можно...

Весь экран заслонила стенка рва, потом танк уверенно пополз вверх, вздыбился, повиснув в воздухе передними катками, черная бездна качнулась в стекле, далекие звезды оставили на нем дымные, быстро тающие следы. Резко сбросил подачу топлива — и это получилось! Танк плавно опустился на всю длину гусениц.

— Добро, — скупо похвалил командир по танкопереговорному устройству, и стрелки приборов радостно качнули остренькими головками в знак согласия.

Дорога опять с гулом понеслась навстречу, четкая, словно графический рисунок — черные штрихи по желтой бесконечной ленте,— и Виктор, машинально следя за нею, думал о том, что командир танка с каждым днем нравится ему все больше. Нравится после той, первой, и уже такой далекой стрельбы, когда с неожиданной в нем решительностью вступился за молодого солдата.

Иные сержанты, даже из старослужащих, в открытую потакают «старичкам», отыгрываясь на первогодках, а те помалкивают, принимая это как должное. Станем, мол, и мы «старичками» — свое возьмем. Не нравилось это Виктору Белякову, однако приходилось мириться. Тем более и командир попался добродушный увалень с вечной стеснительной улыбочкой — такому и лычки-то не шли. У такого кто понахальнее, тот и блаженствует. И вдруг этот самый увалень на глазах в каменного дьявола превратился: пушкой не пробьешь. Даже оторопь брала по-началу.

«И поделом тебе, Виктор Беляков, не суди о человеке по первому впечатлению. А уж Рубахину тем более поделом! Ваял волю помыкать всеми и каждым в экипаже. «Мастер огня», «отличник», «золотой специалист», «гордость роты»! Как же не занестись, если тебе в каждом боевом листке, на каждом собрании дифирамбы поют! Словно он мастером родился, словно позабыли напрочь, что сами же его «золотым специалистом» сделали. Спохватились, когда голова у него кругом пошла, когда уж и черт ему не брат...

А ведь точно, этот чертушка Головкин в братья к нему не захотел набиваться. Врубил наряд вне очереди — все славословия Рубахину разом кончились. И взводный, похоже, молчком поддерживает его...

Теперь-то Рубахин все свои грешки отработал. Ильченко небось век ему благодарен будет. За два месяца службы стать готовым наводчиком танкового орудия — не фунт изюма слопать...

Почему же ты, Беляков, накануне диспута за Рубахина заступился?.. Да обидно стало. Не за Рубахина, нет. За самого Головкина и обидно. Умный парень и добрый в душе, а тоже на своем принципе споткнулся: в мелкую месть ударился, начал демонстративно ущемлять самолюбие человека. Да еще такого, как Рубахин. Сразу Уголков вспомнился — вот и не сдержался. Головкину тоже зарываться вредно. В одном танке сидим, может, и в огонь вместе идти придется. Тут счеты надо сводить по-честному...