Читаем Время алых снегов полностью

В роте небось говорят меж собой: страдатель Беляков, тихоня Беляков, молчун Беляков. А этот самый тихоня в школе два года пионерской дружиной командовал, а потом комсомольской организацией. С пятого класса, можно сказать, к воспитательной работе причастен. И если в армии пока в активисты не попал, так тут все тот же Уголков постарался. Нука представь: с двенадцати лет ты сверстникам объяснял, что хорошо и что плохо, с двенадцати лет пример товарищества показывал, а едва вырос, поставили тебя в общий строй рядовым — и первый сержант в душу плюнул. Каково? И понимал: по одному Уголкову обо всех сержантах нельзя судить, тем более обо всех командирах. Но обида другое твердила: разве «на гражданке» ты позволил бы кому-нибудь твое личное письмо к девушке публично читать? Да еще такое письмо?.. Значит, в армии вся твоя жизнь зависит от того, какой командир попадется?..

Эх ты, Витенька, активист сопливый!.. Долго ли Уголков командовал после того случая? Ведь небось дошло и до командира, и до замполита...

Почти полгода обиду в себе носил под замочком. Друзья — с душевными разговорами, ты же — спиной к ним. А лейтенант! Мать вон прислала письмо, слезами закапанное; лейтенант ей, оказывается, написал о твоей примерной службе, чтоб ни о чем не тревожилась. Какие уж он слова нашел, но твою строгую старуху так растрогать не всякий сможет... С девчонкой тебя, увальня, познакомил — загляденье одно. Еще всю жизнь благодарить будешь...

Ну-ну, без мечтаний, рядовой Беляков! Однажды помечтал уже... И хватит бирюка разыгрывать — сержанту Уголкову ты все равно ничего не докажешь. Да и сержант ли он теперь?.. А вот лейтенанту Карелину и своему родному экипажу ты еще должен доказать, что Виктор Беляков стоит чего-нибудь на этой земле...

Ухаб... еще ухаб... До чего же она жесткая нынче, земля! Замечтался, дьявол!.. Терпи теперь, терпи... Как будто собственным коленом — в те ухабы. А есть ли оно у тебя, то самое колено? Почему временами ничего не чувствуешь — ни боли, ни ноги?.. Вот сейчас тоже... Опять ухаб нужен, чтобы почувствовать? Так вон их сколько впереди! Не зевай, работай педалью; ребят похуже мотает — они выше тебя сидят, а броня, она тесная...»

— Беляков, слышишь? Сейчас будет развилка — держи по правой дороге...

— Есть, товарищ младший сержант, по правой!..

Танк маневрировал среди черного поля, устремляясь от ориентира к ориентиру. Командир поминутно выходил на внешнюю связь, докладывая руководителю обстановку и расположение обнаруженных целей. Рубахин не отрывался от прицела, помогая командиру вести разведку и готовясь в любой момент открыть огонь. В ночной прицел он видел дальше всех и часто подсказывал водителю лучшее направление:

— Чуть левее возьми, Витя, — путь сэкономим. А то прямо на холм выпрем...

Командир помалкивал — значит, одобрял.

С Ильченко, наверное, тоже не один пот сошел; тот менял пулеметные ленты, кидал в казенник орудия снаряды. Учебные, разумеется, но вес-то у них не меньше чем у боевых. Заряжающему действовать в движении, на бездорожье, тоже непросто. Помимо мускулатуры сноровка нужна — вот и вырабатывал ее Ильченко. А мускулатура у него дай бог, хотя службу едва начинает!..

Как же это замечательно — слышать в наушниках дыхание друзей, слышать и понимать — по их дыханию понимать: тяжело им или не очень, радостно или досадно, сердиты они или настроены добродушно.

— ...Ч-черт!..

Это Головкин. Злится на что-то, видно шнур запутался или зацепился. Как не зацепиться, если командир крутится на своем сиденье, как на горячей сковородке!

А вот Рубахин. Сердито хмыкнул и теперь сопит... Поди, заметил подозрительное в свой прицел, командиру уже доложить собрался, а подозрительное-то обыкновенной кочкой оказалось. Опасную зону прошли — полугирокомпас уверяет, что на обратный маршрут повернули. Когда перед тобой только освещенный клочок поля, трудно понять — удаляешься от исходного рубежа или приближаешься к нему. Это один командир знает. Да еще механик-водитель догадывается по стрелке полугирокомпаса. Прибор не заблудится. У него переживаний и всяких мыслей, которыми голова человеческая набита, нет. У прибора одна «забота» — направление указывать...

Кто же это там пришептывает? Ильченко небось. Он обязательно пришептывает, когда себя в душе честит. Или наоборот — хвалит, если сработал лихо. Поди-ка хвалит сейчас. Тоже хвастунишка растет. Почище Рубахина будет, если вовремя не обломать.

И все же он славный парнишка...

«А кто не славный в нашем танковом? Только ты один, Беляков. Командир с наводчиком хоть конфликтует, да у них это в соревнование незаметно перешло: командир твердость свою показывает, наводчик — огневые и педагогические способности. Один ты, Беляков, служишь как придется. Ни рыба ни. мясо. В танк даже сесть не мог по-человечески, горе-танкист.

И ведь не сильно, вроде, ударился, почему же с ногой так плохо? То болела, теперь еще хуже: не нога, а тяжелый протез...

Перейти на страницу:

Похожие книги

1. Щит и меч. Книга первая
1. Щит и меч. Книга первая

В канун Отечественной войны советский разведчик Александр Белов пересекает не только географическую границу между двумя странами, но и тот незримый рубеж, который отделял мир социализма от фашистской Третьей империи. Советский человек должен был стать немцем Иоганном Вайсом. И не простым немцем. По долгу службы Белову пришлось принять облик врага своей родины, и образ жизни его и образ его мыслей внешне ничем уже не должны были отличаться от образа жизни и от морали мелких и крупных хищников гитлеровского рейха. Это было тяжким испытанием для Александра Белова, но с испытанием этим он сумел справиться, и в своем продвижении к источникам информации, имеющим важное значение для его родины, Вайс-Белов сумел пройти через все слои нацистского общества.«Щит и меч» — своеобразное произведение. Это и социальный роман и роман психологический, построенный на остром сюжете, на глубоко драматичных коллизиях, которые определяются острейшими противоречиями двух антагонистических миров.

Вадим Кожевников , Вадим Михайлович Кожевников

Детективы / Исторический детектив / Шпионский детектив / Проза / Проза о войне