Возвращение Короля

— Не будь ты таким мрачным! — закричал Пиппин. — Солнце сияет, и мы снова вместе, на день или два по крайней мере. Я хочу еще кое-что услышать о вас всех. Давайте, Гимли! Вы и Леголас за это утро не менее дюжины раз упоминали свое страшное путешествие со Скороходом. Но вы ничего не рассказывали мне о нем.

— Может, здесь и сияет солнце, — сказал Гимли, — но даже при нем не хотел бы я вызывать из тьмы воспоминания об этой дороге. Если бы я знал, что меня ожидает, никакой дружбы ради не ступил бы на Тропы Смерти!

— Тропы Смерти? — переспросил Пиппин. — Я слышал это от Арагорна, но не мог и вообразить, что он имеет в виду. Не расскажете ли вы нам поподробнее?

— Очень неохотно, — сказал Гимли. — Потому что на этой дороге я испытал стыд — я, Гимли, сын Глойна, считавший себя более крепким, чем люди, и уж под землей-то куда более сильным, чем любой эльф. Но сам убедился, что это не так; и провела меня по этой дороге только воля Арагорна.

— И любовь к нему, — добавил Леголас. — Ибо всякий, кто знает его, любит его по-своему, даже холодная рохирримская девушка. Ранним утром того дня, когда вы прибыли сюда, Мерри, мы покинули Данхэрроу, и такой страх охватил народ, что никто не вышел даже посмотреть, как мы выходим, никто, кроме леди Эовин, что лежит теперь, раненая, в Домах врачевания. Расставание было печальным, и даже я загрустил при виде его.

— Увы! Моего сердца хватило только на себя самого, — сказал Гимли. — Нет! Я не стану говорить об этом путешествии.

Он умолк. Но Мерри и Пиппин так настаивали, что Леголас наконец сдался:

— Я поведаю вам достаточно, чтобы вы успокоились: я не испытывал ужаса и не боялся теней, на мой взгляд бессильных и хрупких.

Он быстро рассказал о подгорной дороге призраков, и о темной встрече у Эреха, и о большом переходе в девяносто три лиги оттуда до Пеларгира на Андуине.

— Четыре дня и четыре ночи мы ехали от Черного Камня, — сказал он. — И вот! Во тьме Мордора росла моя надежда, ибо во тьме призрачное войско становилось все сильнее и ужаснее на взгляд. Я видел всадников и пехотинцев, но все они двигались одинаково быстро. Безмолвны были они, но в глазах у них мерцал слабый свет. В верховьях Ламедона они нагнали наш отряд, окружили нас и проехали бы вперед, если бы Арагорн не запретил им. По его приказу они отступили. «Даже тени людей покорны его воле, — подумал я. — Даже они могут беспрекословно служить ему». Один светлый день мы ехали вперед, и пришел день без рассвета, но мы продолжали путь и пересекли Кирил и Рингло. На третий день мы достигли Линхира возле устья Гилрайна. И здесь обороняли брод люди Ламедона, сражаясь со свирепыми жителями Умбара и Харада, приплывшими вверх по Реке. Но защитники и нападающие забыли о битве и бежали, когда пришли мы: они кричали, что на них идет Король Мертвых. Только Ангбор, повелитель Ламедона, нашел в себе мужество остаться, и Арагорн попросил его собрать свой народ и идти за нами, если они осмелятся, когда пройдет серое войско. «У Пеларгира вы будете нужны потомку Исилдура», — сказал ему Арагорн. Так мы перешли Гилрайн, разогнав союзников Мордора. Потом немного отдохнули. Но Арагорн скоро поднялся и сказал: «Минас-Тирит осажден. Боюсь, что он падет до того, как мы придем ему на помощь». И, не дожидаясь утра, мы снова пустились в путь и до самых равнин Лебеннина ехали с такой скоростью, какую только могли вынести лошади.

Леголас помолчал, вздохнул и, обратив взор к югу, тихо запел:

Серебро ручьями течет от Келоса до Эруи
В зеленых лугах Лебеннина!
Высокая там трава растет.
Под ветром, дующим с Моря,
Качаются белые лилии,
И звенят колокольца златые
Маллоса и альфирина
В зеленых лугах Лебеннина
Под ветром, дующим с Моря.

— Зелены луга, о которых поет мой народ. Но теперь они были темны — обширные серые пустыни во тьме вокруг нас. И по этим лугам, топча цветы и траву, гнали мы врагов днем и ночью, пока не дошли до Великой Реки. Тогда я почувствовал в глубине сердца, что мы подошли близко к Морю: широка была вода во тьме и бесчисленные морские птицы кричали по ее берегам. Увы! Разве не говорила мне Леди Галадриэль, чтобы я опасался их криков? Теперь я не могу их забыть.