Возвращение Короля

— Друг мой, — вмешался в разговор Гэндалф, — у вас были лошади, воины, просторное поле, но она, от роду слабая девушка, в конечном счете оказалась сильнее духом и храбрее вас. А ведь она была осуждена находиться рядом со стариком, которого любила как родного отца, и видеть, как впадает он в позорное слабоумие, и ее роль казалась ей более низкой, чем посох, на который он опирался. Вы думаете, яд Змеиного Языка был предназначен только для ушей Теодена? «Старый дурак! Что такое Дом Эорла, как не крытый соломой сарай, где пирует банда пьяных в дым разбойников, а их отродье возится на полу с собаками!» — разве вы не слышали этих слов раньше? Их произнес Саруман, учитель Змеиного Языка. Хоть я и не сомневаюсь, что дома Змеиный Язык облекал их смысл в более хитрые речи. Повелитель, если бы любовь сестры к вам и сознание своего долга не запечатали ее уст, вы многое могли бы услышать. И кто знает, что говорила она наедине с собой, во тьме, в горечи своих ночных бдений, когда жизнь казалась ей конченой, а стены спальни смыкались вкруг нее, как прутья клетки вкруг пойманной вольной птицы?

Эомер молча посмотрел на сестру, как бы заново переживая прошлое. Но Арагорн сказал:

— Я видел то же, что и вы, Эомер. Мало найдется в мире горестей, равных этой: видеть любовь прекрасной и отважной леди и не ответить на нее. Печаль и жалость сопровождали меня после нашей последней встречи в Данхэрроу. И не за себя боялся я, а за то, что может случиться с нею. И все же, я говорю вам, Эомер, она любит вас больше, чем меня. Вас она любит и знает. А во мне она любит лишь свое воображение и надежду на славу и великие деяния, надежду увидеть земли, далекие от полей Рохана. У меня, может быть, хватит сил исцелить ее тело, вывести ее из темной долины. Но для чего она очнется — для надежды, забытья или отчаяния, — я не знаю. И если для отчаяния, то лучше ей умереть, разве что придет другой исцелитель, более искусный, чем я. Увы! А ведь свершенное ею ставит ее в ряд с величайшими королевами.

Арагорн наклонился и посмотрел в лицо Эовин, белое как лилия, холодное как лед и твердое как гладкий камень. Поцеловав ее в лоб, он тихо позвал:

— Эовин, дочь Эомунда, проснись! Твой враг ушел!

Она не шевельнулась, но все увидели, что она задышала глубже: грудь ее под белым покрывалом поднималась и опускалась. Арагорн снова растер два листка ателаса и бросил их в кипящую воду. Этой водой он смочил ей лоб и правую руку, холодную и бесчувственную.

— Проснись, Эовин, леди Рохана! — снова проговорил Арагорн и, взяв ее правую руку, почувствовал, как в нее возвращается жизнь. — Проснись! Тень ушла, и Тьма рассеялась!

Вложив ее руки в руки Эомера, он отошел и, проговорив: «Позовите ее», молча вышел из комнаты.

— Эовин, Эовин! — воскликнул Эомер, плача.

Она открыла глаза и улыбнулась:

— Эомер! Какая радость! Говорили, что ты убит. Нет, это были лишь темные голоса в моем сне. Долго ли я спала?

— Недолго, сестра, — ответил Эомер. — Но не думай больше об этом.

— Я страшно устала, — сказала она. — Мне нужно отдохнуть. Но скажи, что с повелителем Марки? Увы! Не говори, что это был сон: я знаю, что это не так. Он мертв, как и предсказывал.

— Он мертв, — подтвердил Эомер, — и просил перед смертью передать прощальный привет Эовин, более дорогой для него, чем дочь. Он лежит теперь в цитадели Гондора.

— Как печально! — вздохнула она. — Но это все же лучше тех темных дней, когда я думала, что Дом Эорла впадает в бесчестье и скоро станет хуже пастушьего шалаша. А что с королевским оруженосцем, с халфлингом? Эомер, ты должен сделать его рыцарем Марки за храбрость.

— Он лежит поблизости в этом доме, и я пойду к нему, — сказал Гэндалф. — Эомер же останется здесь. Но не говорите о войне и о печали, пока не поправитесь. Великая радость видеть такую отважную леди возрожденной для здоровья и надежды!

— Для здоровья? — ответила Эовин. — Может быть, и так. По крайней мере, пока есть пустое седло какого-нибудь погибшего всадника и дела, которые нужно свершить. Но для надежды? Не знаю...

Гэндалф и Пиппин пришли в комнату Мерри и застали там Арагорна.

— Бедняга Мерри! — воскликнул Пиппин, подбегая к изголовью: ему показалось, что его друг выглядит хуже и лицо у него серое, словно груз скорбных лет лежит на нем. Вдруг Пиппина охватил страх, что Мерри умрет.

— Не бойтесь! — сказал Арагорн. — Я пришел вовремя. Он устал и опечален, он получил такую же рану, как и леди Эовин при попытке поразить смертоносного врага. Но все это поправимо — так силен в нем дух жизни. Он никогда не забудет своего горя, но оно не затмит ему сердца, а лишь прибавит мудрости.

Арагорн положил руку на голову Мерри и, мягко проведя ладонью по кудрявым волосам, коснулся глаз и позвал его по имени. И когда аромат ателаса заполнил комнату, Мерри очнулся и сказал;

— Хочу есть. Который час?

— Время ужина прошло, — ответил Пиппин. — Но я постараюсь принести тебе чего-нибудь, если мне позволят.