— Позволят, — сказал Гэндалф. — Все, чего пожелает этот всадник Рохана, будет дано ему в Минас-Тирите, где отныне он станет пользоваться почетом и великим уважением.
— Замечательно! — сказал Мерри. — В таком случае я предпочел бы сначала ужин, а потом трубку. — И лицо его омрачилось. — Нет, не трубку. Я, наверно, брошу курить.
— Почему? — удивился Пиппин.
— Он умер, — медленно ответил Мерри. — Я все вспомнил. Он сказал, ему жаль, что у него не будет больше возможности поговорить со мной о травах. Это почти дословно, что он сказал. Никогда больше не смогу я курить, не вспоминая о нем и об этом дне, Пиппин, когда он приехал в Исенгард и был так добр к нам.
— Тогда курите и думайте о нем! — сказал Арагорн. — У него было щедрое сердце, он был великий король и всегда исполнял свои клятвы. Он встал из тени для этого последнего прекрасного утра. Хотя ваша служба ему была недолгой, память о ней будет приносить вам радость и славу до конца ваших дней.
Мерри улыбнулся.
— Ладно, — сказал он, — если Скороход снабдит меня всем необходимым, стану курить и думать. У меня в мешке было зелье из запасов Сарумана, но что стало с ним в битве — не знаю.
— Мастер Мериадок, — сказал Арагорн, — коли вы полагаете, что я с огнем и мечом прошел через горы в королевство Гондор, чтобы приносить трубочное зелье беспечному солдату, растерявшему свои вещи, то вы глубоко ошибаетесь. Если ваш мешок не найдется, пошлите за травником. И он скажет вам, что не знает, какие достоинства есть у травы, которую вы хотите, но что она зовется
Мерри схватил его руку и поцеловал ее.
— Мне страшно жаль, — сказал он, — что вы уже уходите. С той самой ночи в Бри мы были для вас лишь обузой. Но мой народ привык в таких случаях говорить меньше, чем чувствует. Мы боимся громких слов.
— Я хорошо знаю это, иначе не имел бы с вами дела, — сказал Арагорн. — Пусть всегда царит благополучие в Шире!
Поцеловав Мерри, он вышел, и Гэндалф вышел за ним.
Пиппин остался.
— Есть ли кто подобный ему? — воскликнул он. — Кроме Гэндалфа, конечно. Я думаю, они как-то связаны между собой. Дорогой ты мой осел, твой мешок лежит у постели. Когда я нашел тебя, он был у тебя на спине. Арагорн, разумеется, все время видел его. И в любом случае у меня есть для тебя кое-что. Это лонгботтомский лист. Набей трубку, пока я сбегаю и посмотрю насчет еды. И давай немного развеемся. Мы, Туки и Брендибаки, не можем все время оставаться на таких высотах.
— Да, — сказал Мерри. — Я не могу. Пока не могу. Но теперь, Пиппин, мы, по крайней мере, можем их видеть, эти высоты, и воздавать им должное. Лучше сперва полюбить то, что ты способен любить, я думаю: ты же должен откуда-то начинать и где-нибудь иметь прочные корни, а почва Шира глубока. Но все же есть вещи глубже и выше. И никакой садовник не может спокойно ухаживать за своим садом, зная о них. Я рад, что теперь о них знаю немного. Но не знаю, почему я говорю все это? Где лист? И достань мою трубку из мешка, если она цела.
Арагорн и Гэндалф отправились к смотрителю Домов врачевания и сказали, что Фарамир и Эовин останутся здесь и их нужно будет еще лечить много дней.
— Леди Эовин, — сказал Арагорн, — пожелает скоро встать и уехать, но ей нельзя позволить этого, по крайней мере раньше, чем через десять дней.
— А что касается Фарамира, — добавил Гэндалф, — то он скоро узнает о смерти своего отца. Но всю правду о безумии Денетора ему нельзя рассказывать, пока он окончательно не поправится и не займется своими обязанностями. Проследите, чтобы Берегонд и периан, остающиеся здесь, не говорили с ним об этом.
— А что с другим перианом — Мериадоком, который на моем попечении?
— Вероятно, он сможет ненадолго встать уже завтра утром, — сказал Арагорн. — Пускай встает, если хочет. Он может немного погулять под присмотром своих друзей.
— Замечательный народ, — сказал смотритель, качая головой. — Исключительно крепкого склада, как я полагаю.
Многие собрались у входа в Дома врачевания, чтобы посмотреть на Арагорна, и ходили за ним следом. Когда Арагорн утолил голод, его стали упрашивать, чтобы он вылечил раненых, лежавших под