Возвращение короля

— Еще чего! — ответил Пиппин, стараясь, чтобы его голос звучал весело, хотя сердце хоббита разрывалось от страха и жалости. — Нет, мы идем в Дома Исцеления.

Друзья свернули с узкой улочки между высокими домами и внешней стеной четвертого круга и вновь вышли на главную улицу, поднимавшуюся к цитадели. Шаг за шагом брели они, пока Мерри не зашатался и не забормотал, как в бреду.

«Я его не доведу, — подумал Пиппин. — Неужели никто мне не поможет? Я не могу оставить его здесь». — Но, к удивлению Пиппина, именно в этот миг его бегом нагнал какой-то мальчик, и когда они поравнялись, Пиппин узнал Бергиля, сына Берегонда.

— Привет, Бергиль! — окликнул он. — Куда ты? Рад снова видеть тебя – живым.

— Я у целителей на посылках, — ответил Бергиль. — Не могу задерживаться.

— И не нужно! — заметил Пиппин. — Но скажи им, что у меня тут больной хоббит – между прочим, периан, – вернувшийся из боя. Не думаю, что он сможет сам дойти к ним. Если Митрандир там, его обрадует это известие.

Бергиль убежал.

«Лучше подожду здесь,» — подумал Пиппин, бережно опустил Мерри на мостовую в островок солнечного света и сел рядом, положив голову Мерри себе на колени. Он осторожно ощупал друга и взял его руки в свои. Правая рука Мерри была холодна, как лед.

Вскоре за ними явился сам Гэндальф. Он склонился к Мерри и пощупал ему лоб, потом осторожно поднял хоббита. — Его следовало бы с почестями внести в Город, — сказал чародей. — Он оправдал мое доверие, ибо если бы Эльронд не послушался меня и вы с Мерри не выступили бы с нами, нынешний день оказался бы куда более горестным. — Он вздохнул. — Вот и еще один недужный на моем попечении, и все это время ни одна сторона не может одолеть другую.

И вот Фарамира, Эовин и Мериадока наконец уложили на постели в Домах Исцеления и окружили прекрасным уходом и заботой. Хотя многие из древних знаний к этой поре позабылись, в Гондоре сохранилось искусство излечивать раны и все хвори, каким были подвержены смертные к востоку от Моря. Не умели лечить лишь старость. Ибо от нее не нашлось снадобья, и нить жизни гондорцев ныне укоротилась и была лишь чуть длиннее нитей жизни прочих людей, и мало стало таких, кто доживал до ста лет, сохранив бодрость, за исключением семей с чистой кровью. Однако в последние годы гондорские искусство и ученость стали в тупик, ибо многих умучивал неисцелимый недуг, прозванный Черной Тенью, ибо его распространяли назгулы. Пораженные этой болезнью медленно впадали в глубокий сон, а затем в оцепенение, холодели и умирали. И лекари решили, что и коротыш и госпожа из Рохана тяжело занемогли упомянутым недугом. Но все же к исходу утра больные принялись изредка бормотать в забытье какие-то слова, и лекари внимательно слушали, возможно, надеясь узнать нечто такое, что могло бы помочь постичь их страдания. Но раненые вскоре вновь соскальзывали во тьму, и по мере того, как солнце склонялось к западу, на лица их наползала серая тень. Фарамир же горел в лихорадке, которую ничем не могли унять.

Гэндальф озабоченно переходил от одного больного к другому, и ему передавали все, что услышали сиделки. Так тянулся день, а великая битва за стенами города продолжалась, то возрождая, то хороня надежду, и все новые странные известия приходили к Гэндальфу. А чародей по-прежнему ждал, и наблюдал за больными, и ничего не предпринимал. Наконец красный закат залил все небо, и свет из окон упал на серые лица больных. И в этом зареве стоявшим рядом почудилось, будто щеки их слабо порозовели, словно к ним вернулось здоровье, но то был лишь обман зрения.

Тогда старуха по имени Иорет, самая старшая из женщин, прислуживающих в Домах Исцеления, заплакала, глядя в прекрасное лицо Фарамира, ибо все любили его, и сказала: «Увы, если ему суждено умереть! Ах, кабы здесь, как встарь, были гондорские короли! Ибо в старину говорилось: руки короля – руки целителя. Так всегда можно узнать законного правителя».

И Гэндальф, стоявший рядом, проговорил: — Пусть люди надолго запомнят твои слова, Иорет! Ибо в них наша надежда. Быть может, в Гондор и впрямь вернулся король – или вы не слыхали странных новостей, достигших Города?

— Я была слишком занята здесь, чтобы слушать вопли да крики, — поджала губы Иорет. — На одно я надеюсь: что эти дьяволы-убийцы не ворвутся в наш Дом и не потревожат больных.

Тогда Гэндальф торопливо вышел. Небесный пожар уже догорал, холмы померкли, и серый, как пепел, на поля наползал вечер.

На закате Арагорн, Эомер и Имрахиль со своими воеводами и рыцарями подошли к Городу, и, когда очутились перед Воротами, Арагорн сказал:

— Смотрите – солнце садится в большом огне! Это знамение гибели и падения многих, знак перемены в течении бытия. Однако Городом и королевством долгие годы управляли наместники, и боюсь, что если я войду незваным и непрошеным, вспыхнут сомнения и раздоры, чего нельзя допустить, пока не окончена война. Я не войду и не стану ни о чем объявлять, покуда не прояснится, за кем победа: за нами или за Мордором. Я раскину в поле свои шатры и там буду ждать приглашения от повелителя Города.