Возможно, Беккет

Посидели на набережной, обдуваемые ветерком, под щитом с "Санкт-Петербургскими ведомостями", где обнаружили про себя заметку Аделаиды Трикстер. Панин: это что еще за стерва? Флягин: это разбойничий псевдоним Голынко-Вольфсона, акулы пера: "Новые тупые прыгают в Лебяжью канавку, подражая курсисткам". Панин: это еще что такое? Флягин: да, было дело. Панин: вы бы хоть говорили иногда, что вы делаете. Шура, ты был? Шура Ляшко: я-то был, пленки не было: тупые вместо того, чтобы купить пленку, накупили пива: на пиво у них деньги есть, а на пленку, естественно, нет. Панин: ну, вы, конечно, мудилы. Я: Шура, ну извини, ну, была бы у тебя пленка, а вдохновения бы не было, и что бы ты стал на эту пленку снимать? На сетчатке глаза ведь все это осталось. Вот и Трикстер пишет: "когда опустились сумерки" – все равно бы ничего не вышло. Это же все спонтанно, в режиме наброска, надо будет – повторим. Флягин: мы еще в ноябре месяце плавали через Неву, закаляли характер. Панин: у вас, ей богу, какая-то подростковая неуравновешенность, чапаевский романтизм, а тебе ведь, Флягин, наверное, скоро будет сорок лет! Флягин: ну, ты, блин, Игорь, тоже не далеко ушел: отец троих детей, а до сих пор ходишь без трусов! Панин: ты что, Афиногенович, офонарел: это ты ходишь без трусов и без шапки и растерял все рукавицы! Флягин: давай, давай, тебе пить сегодня все равно нельзя: бок заболит. Только чай! Панин: Шура, ты Афиногеныча больше не фотографируй, а то он уже начинает бузить.

Мы благополучно добрались через несколько часов до Александрийского Столпа и устроились в широкой тени Ангела, пия пиво и передвигая наш столик по часовой стрелке, чтобы оставаться в тени. Наконец мы нашли идеальное место, где на нас снизошло умиротворение. Шура снял величественный кадр, где Столп является продолжением тени, уходящей в небо. До Манежа уже было рукой подать… "Удачно", сказал Панин. "Неплохо", сказал Флягин. "Очень хорошо", сказал я. Подошла по дороге на пляж Лариса Скобкина: вот вы где, через час Манеж закрывается, неплохо бы вам туда успеть. Панин: а где нам расположиться? Лариса Скобкина: где бы вы ни расположились, вас все равно заметят. Панин: вот за что я вас люблю, кураторов, так это за принципиальную широту взглядов. Мы еще подумаем. Ларисам Скобкина: Ну-ну.

Манежная милиционерша нам дала пропуск на чайный столик. "Вы там голыми не будете бегать?" спросила она. "Нет, нет, это ни к чему". "Мы только будем пристреливать к стенам степлером этих, как его, зрителей"….

 

ххххххххх

 

Действительно, влияние было. Любое внедрение изменяет траектории, по которым бегут в светлую вечность персональные воли художников. Тупые искривили ландшафт пробега – что-то выкопали, что-то там вскопали, срезали ненужные углы. (Ср. рассуждения Аркадия Драгомощенко, который, конечно, далек от тупости, как свет от звезды: "Послушай, МАКСИМКА, Я НЕ УВЕРЕН, ЧТО ЕСЛИ БЫ Тупым предложили собраться за "круглым столом", а стол был бы квадратным, то они первым делом бросились бы отпиливать углы." Максимка (защищая): "Очень даже возможно". Драгомощенко: "Это трусливая стратегия: сказаться плохим, чтобы, избежав критики, в конце концов оказаться банально нормальным. Углов они не будут отпиливать – и не потому, что у них не будет пилы, а потому что – не додумаются". Максимка (уже не защищая): "Только поэтому, единственно поэтому." ) Но это влияние невозможно отследить. За исключением одного случая, который можно считать счастливым совпадением: на философском семинаре, где речь шла о русской философии: почему, в строгом понимании, она никакая не философия, а лишь мистицизм, интуиции и беллетристика, – будучи сильно не в духе (или наоборот), взобравшись на кафедру, я выразил уверенность (вариантов быть не может!), что русская философия с п и т (я показал, уронив голову на кафедру, как она спит), но если она проснется (я показал, как русская философия просыпается), она совершит п р е с т у п л е н и е! (аплодисменты).

На следующий день половина философской публики явилась на чтения совершенно пьяной, добравшиеся до кафедры, складывали на нее голову, восставили, как вии, и несли околесицу, очень точно называя этот жанр "воззрениями на мир человеческих феноменов". Т.е. провокация сработала: семинар превратился в пьяный корабль, где вопрос "куда ж нам плыть?" – зазвучал отчетливо и, так сказать, непринужденно.

Комментарий:

"Куда ж нам плыть?" – излишний вопрос. Т.к. Корабль дураков, по источникам, "держит путь" в кругосветное путешествие. Т.е. плыть туда, откуда выплыли – таков будет ответ.

 

ххххххххх