Возможно, Беккет

На выставках Инга кормила их сладким клубничным сиропом и паштетами. От сладкого и соленого они очень хотели нить. Все они выжили. Десятеро остались в Варшаве, пятеро в Лодьзе. Последняя муха околела под Новый год.

Одну муху я назвал Веронезе.

Но не это главное.

 

ххххххххх

 

Инсталляция с мухами по ошибке была названа "Письма из России". Но они действительно, когда согревались теплом выставочной лампы, начинали активизироваться, и их густое жужжание напоминало машину желания, воображения и письма, безостановочно функционирующую ради воспроизводства пустых смыслов, все новых и новых комбинаций и траекторий. Эдакая остроумная логоцентрифуга, работающая на вареньи, с фирменным знаком "От Новых тупых".

Если логоцентрифуга работала на варенье, то мы – в этом нет сомнений – работали исключительно на пиве. Если бы не работал пивоваренный завод "Балтика", а следом не включил бы мощности "Степан Разин" – не было бы никакой тупости. Именно "Балтика 4" с ее мягким задушевным хмелем и лимонадные, своего рода отрезвляющие, степанразиновские сорта открывали игольные входы в то метафизическое пространство, где дерзость, юмор и случай всегда находили себе материал для поэтического воплощения. Все, без исключения, проекты, акции, экспозиции, поездки, афишки и макеты были придуманы, как минимум, на второй бутылке "Оригинального" и утверждены на пятой "Специального", после чего начиналась проработка и наращивание деталей и фигур украшений с "Петровским" или "Адмиралтейским" на ноге. Критическое осмысление происходило наутро, как правило, индивидуально, с хрупкой баночкой голубого джин-тоника, производящее свое детское чпок. Эта утренняя сладость существования привносила в будущую работу необходимый элемент мягкости, расслабленности и, как говорится, хорошего отношения к лошадям. Это я о себе. Труднее было Флягину: пока он укладывал в рюкзак бутылки и доносил их до приемника стеклотары, он успевал похоронить все вчерашние идеи. И когда в его руках оказывались деньги, то стойкое ощущение ерунды уже держало его в своих руках. У меня такое подозрение, что он так никогда и не поверил в то, что он делает, хотя все, сделанное им, всегда было безукоризненно. Козин же вообще не похмелялся: чай с бутербродами – и на электричку в мастерскую. У Панина было два пути: побриться и спуститься за пивом или не бриться и лежать до трех часов в майке, смотря мультфильм по телевизору.

 

ххххххххх

 

Когда у Флягина еще были ключи от кладовой "Борея", где складировали в ящиках пиво (маленькие бутылки "Невского" – кислого, легкого и внешне красивого), разговоры про искусство мягко переходили в ночной режим. Флягин наведывался через каждые 24 минуты в кладовую, в каждый раз аккуратно отпирая и еще более аккуратно запирая драгоценные закрома. К утру от ящика пива оставался, собственно, сам ящик, если был один. Если было два, то оставалось, соответственно, два. А больше, двух в тот краткий сезон доверия к Флягину как к ключнику и не было. Его быстро понизили в должности и Боря (тоже художник), исполняющий обязанности товароведа, уносил ключи с собой. Но это никак не могло нанести ущерб тому, что нетленно – и мы поднимались в магазинчик 24 часа, который функционировал над подвалом. Там всегда было "Петровское" – холодное, в полновесных правильных бутылках 0,5. Если по каким-то причинам в магазине царила тишина, мы отправлялись вдоль решетки на Жуковского, заодно осматривали по пути чашу (уже без комара) и придумывали, что бы в нее такое поставить: может быть, огромную бутылку пива. С надписью: "это наше все". Флягин, особенно любящий дальние походы, т. к. они уже сами по себе представляли полноценный законченный смысл, начинал веселиться, повторяя на разные лады: "это наше всё! всё это наше! И пустить фонтан!"

 

ххххххххх

 

Тема фонтана была разыграна в Польше Паниным, когда он подключил к себе шланг, соединенный о краном Щецинской галереи, и вышел во дворик с мраморной книжкой Салтыкова-Щедрина, заложенной сигаретой. Тогда он, кажется, решил перестоять всех мимов типа "замри-умри-воскресни" и перечитать полякам весь объем истории о Головлевых. Флягин тогда еще не понимал вкуса затяжного перформанса и на двадцатой минуте "Фонтана" пробрался в туалет и открыл горячую воду, закрутив в обратную сторону холодную. Эффект превзошел ожидания: как в худших комических фильмах о недотепах, фонтан затанцевал, запрыгал и под аплодисменты зрителей закончил свое краткое повествование. Флягин же сохранил свою темную акцию в тайне.

Подключиться к фонтану другого и что-нибудь там испортить, перекрыть, кажется, было неосознанным желанием каждого. Всегда казалось, что нужно делать не так, что ты бы сделал по-другому, лучше и чище, и больнее, и энергичнее, и тоньше, и трезвее. Но как именно?