Ворон

Трудно согласиться с положением, что “качество перевода <…> мало значит для восприятия великого оригинала там, где читателю есть чем воспринимать. Человеческий слух обладает мощными средствами для снятия всевозможных шумов там, где хочет расслышать”.180 Установки на желание “расслышать” явно недостаточно для полноценного восприятия оригинала. Здесь читателю, который решает, что и где “снять”, фактически передаются полномочия переводчика. Поэтому важно определиться заранее, какие параметры для “восприятия великого оригинала” важны, а какие нет. Хотя по вопросу о главных принципах поэтического перевода позиции переводчиков, исследователей, теоретиков стиха не всегда совпадают, авторитеты сходятся во мнении, что соблюдение ритма (прежде всего такого ритмообразующего фактора, как метр), строфики и схемы рифмовки оригинала строго обязательно. Так, эти требования входят в число первых “заповедей для переводчика” Николая Гумилева,181 который подчеркивал жесткую зависимость образного строя стихотворения от чисто формальных показателей. “Непосредственно за выбором образа, — писал он, — перед поэтом ставится вопрос о его развитии и пропорциях. То и другое определяет выбор числа строк и строфы. В этом переводчик обязан слепо следовать за автором. Невозможно сокращать или удлинять стихотворение, не меняя в то же время его тона, даже если при этом сохранено количество образов. И лаконичность, и аморфность образа предусматриваются замыслом, и каждая лишняя или недостающая строка меняет степень его напряженности”.182

В концепции поэтического перевода Михаила Лозинского ритм и строфика — два организующих начала стихотворения, причем первый организует материал стиха “по горизонтали”, а вторая — “по вертикали”. Поскольку строфика “предопределяет расположение его (стихотворения. — В. Ч.) стилистического рисунка, распределение его словесных масс, способ их звучания”, то очевидно, что “несоблюдение строфики оригинала ведет к тяжким нарушениям общего стиля произведения”.183 Поэтому в вопросах строфики как нигде “поэт-переводчик связан всецело”.184 Что же касается схемы рифмовки, то она, как указывал Лозинский, “имеет решающее значение и для стилистической, и для музыкальной организации строфы”.185

“…Для создания интонации оригинала в поэтическом переводе, — отмечал Г.Р. Гачечиладзе, — нужно найти размер, соответствующий выразительным ритмико-интонационным средствам оригинала, и совсем необязательно повторять размер подлинника”.186 Поскольку силлаботоническая система стихосложения органична как для английского, так и для русского языка,187 соблюдение размера “Ворона” будем считать обязательным условием полноценного перевода, равно как и соблюдение его архитектоники (в том числе объема строфы) и схемы рифмовки (последнее — тем легче, что “рифма более естественна для русского, чем для английского”188); трактовка лирического сюжета, композиции, ключевых образов, метафор и символов не должна далеко отходить от авторской. С другой стороны, передача английских синтаксических конструкций, интонационных особенностей и звукового ряда оригинала не должна регламентироваться какими-либо жесткими требованиями: здесь последнее слово остается за мастерством переводчика. Поскольку “Ворон” — образец предельно суггестивного стихотворения, точность словоупотребления может быть принесена в иных случаях в жертву эмоциональному колориту, тем более что “английские слова в среднем короче русских”, вследствие чего “английский стих емче русского, вмещает большее число слов-понятий”.189

История вопроса

Все источники — критические и научные — можно разбить на две группы. Первая — свидетельства самих переводчиков, начиная с комментариев Сергея Андреевского к своему переводу190 и заканчивая “Исповедью переводчика” Владимира Саришвили191 и комментариями Игоря Голубева к своему переводу.192 Наиболее ценные материалы этой группы составляет наследие символистов: переписка, черновые наброски, заметки, эссе, статьи, касающиеся различных аспектов проблемы перевода “Ворона”; часть этих материалов опубликована.