Вопрос и ответ

Мальчик-жеребенок? – сказала Ангаррад.

– Заверяю тебя, Виола, – сказал мэр, – если ты подумываешь о том, чтобы скрыться на этом прекрасном животном, я всажу в Тодда гораздо больше одной пули. – Он перевел взгляд обратно на меня. – Сколько бы боли это ни причинило лично мне.

– Отпусти ее, – сказал я. – Я сделаю все, што ты захочешь.

– Кажется, я уже где-то это слышал. Помоги ей слезть.

Я медлил, прикидывая, может, стоит крепко шлепнуть Ангаррад по крупу, штобы она понесла… унесла отсюда Виолу подальше… может, так мне удастся ее спасти…

– Без вариантов, – сказала Виола, перекидывая ногу через луку. – Я тебя здесь не брошу.

Я обхватил ее руками и снял с седла. Ей пришлось прислониться ко мне, штобы устоять на ногах, но я ее поддержал.

– Изумительно, – одобрил мэр. – А теперь идемте внутрь и наконец-то побеседуем.

– Давайте начнем с того, што мне известно.

Он привел нас в… то, што раньше было комнатой с круглым окном из цветного стекла. Сейчас у нее не было двух стен и потолка. Окно имелось и все так же взирало вниз – но теперь на руины.

И посреди них – на небольшое расчищенное пространство со сломанным столом и двумя стульями.

Где сидели мы с Виолой.

– Например, мне известно, что ты не убивал Аарона, Тодд. Что ты так и не сделал последнего, самого важного шага к тому, чтобы стать мужчиной. И что убила его на самом деле Виола.

Она взяла меня за руку и крепко сжала: пусть его знает.

– Также мне известно, что это Виола сказала тебе, будто Ответ прячется на берегу океана, когда я отпустил тебя с ней поговорить.

Мой Шум взвился гневом и растерянностью. Еще одно пожатие, крепче прежнего.

– Я знаю, что вы послали мальчика по имени Ли предупредить Ответ. – Он оперся обеими руками о стол. – И, разумеется, я знаю точное время и место их атаки.

– Ты чудовище, – бросил я.

– Нет, – ответил он. – Просто лидер. Лидер, способный увидеть любую твою мысль – о тебе самом, о Виоле, обо мне, об этом городе, о тайнах, которые, как тебе кажется, ты надежно спрятал. Я вижу все, Тодд. Ты просто не слушаешь то, что я говорю.

Он смотрел на нас, не выпуская из рук ружья.

– Я знал все о сегодняшних планах Ответа еще до того, как ты хотя бы рот раскрыл.

Я выпрямился на стуле.

– Ты – што?

– Я объявил полную мобилизацию еще до того, как мы начали допрашивать Виолу.

Я начал подыматься со стула.

– Так ты пытал ее ни за што ни про што?

– Сядь.

Легкая вспышка подкосила мне колени – достаточно, штобы я плюхнулся обратно.

– Совсем не ни за что, Тодд. Ты уже достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понимать: я никогда не действую без цели.

Он отошел от стола и принялся за любимое дело: разглагольствовать на ходу.

– Ты для меня абсолютно прозрачен, Тодд. С самой первой нашей встречи здесь, в этой комнате, и до нынешнего момента, когда ты сидишь здесь передо мной. Я знал все. И всегда. В отличие от твоей юной подруги. – Он посмотрел на нее. – Которая оказалась более крепким орешком, чем я предполагал.

Виола нахмурилась. Если бы у нее был Шум, она бы наверняка ему сейчас врезала.

Мне в голову пришла мысль…

– Даже не пытайся, – покачал головой мэр. – Ты еще и близко не такой продвинутый. Даже капитану Моллоту пока только предстоит овладеть этим умением. Ты просто рискуешь сильно себе навредить. – Он устремил на меня внимательный взгляд. – Но ты мог бы научиться, Тодд. Ты мог бы пойти очень, очень далеко. Куда дальше этих несчастных идиотов, пришедших со мной из Прентисстауна. Бедный мистер Коллинз годится хорошо если в лакеи, а капитан Моллот – просто доморощенный садист, но ты, Тодд, ты. – Его глаза сверкнули. – Ты мог бы вести за собой целые армии.

– Не хочу я вести никакие армии, – огрызнулся я.

Он ответил улыбкой.

– Возможно, у тебя не будет выбора.

– Выбор есть всегда, – подала голос Виола.

– О, люди очень любят такое говорить, – кивнул мэр. – Они от этого лучше себя чувствуют.

Он приближался ко мне, глядя прямо в глаза.

– Но я давно за тобой наблюдаю, Тодд. Мальчик, который не может убить другого человека. Мальчик, готовый рискнуть жизнью, чтобы спасти свою возлюбленную Виолу. Мальчик, который чувствовал такую вину за все свои ужасные поступки, что попытался отключить все эмоции. И который до сих пор ощущает каждую боль, каждую муку, увиденную на лицах заклейменных им женщин.

Он наклонился, почти лицом к лицу.

– Мальчик, который отказался продавать свою душу.

Я чувствовал его. Он был у меня в Шуме, шарил по нему, опрокидывал вещи, переворачивал комнату вверх дном, и все это – у меня в голове.

– Я делал плохие вещи, – сказал я, хотя вовсе не собирался этого говорить.

– Но ты страдал от этого, Тодд. – Теперь он говорил мягче, почти нежно. – Ты сам – твой худший враг. Ты наказываешь себя куда суровее, чем я мог даже надеяться. Да, у мужчин есть Шум, и они пользуются им, только чтобы себя умерщвлять – каждый раз, еще хоть немножко. Но ты, Тодд – ты не можешь этого сделать, даже если очень хочешь. Ты чувствуешь, Тодд, больше всех, кого я знаю. Ты чувствуешь.

– Заткнись. – Я попытался отвести взгляд, но не смог.