Воображение мира

Во сне кошмары одинокого мальчика разгоняются барабанной дробью, призывом к атаке. Как только он дотягивается до барабанных палочек и выбивает дробь, все ужасы исчезают. На войне барабаны использовали для поддержания ритма строевого наступления и боевого духа солдат. А еще – и это главное – он наследует восточному бубну, издревле помогавшему шаманам изгонять злых духов.

То есть наш барабанщик, все глубже обманываясь, вспоминает наконец о своем предназначении: развеять морок барабанной дробью разума и бесстрашия. И у него получается – и победить зло, и воскресить отца от тяжкой болезни небытия.

В лесу

В самый первый приезд в Ясную Поляну я выслушал рассказ одного хорошего писателя. В период запоя он решил отметить ночь ухода Толстого из дома, когда тот отправился помирать в Астапово. Писатель этот сговорился с другим хорошим писателем, что ночью они выпьют на могиле Льва Николаевича. Кто не знает, тому сообщу, что от усадьбы до могилы Толстого надо еще дойти по густому парковому лесу километр или больше, и никаких фонарей там нет. И вот они, и так уже хорошие, в полночь, в промозглую дождливую ноябрьскую темень вышли на веранду, налили всклянь по стакану, поставили пустую «Русскую» на стол и отправились на могилу титана и волшебника. И сразу потерялись. Не видно ни зги. Кругом лес, бурелом, валежник. Но главное – не расплескать. Руки заледенели. За шиворот сыплется мокрый снег. Писатели и сами друг друга не видят, только перекликаются, но ковыляют, продвигаются с протянутыми стаканами. Помните Янковского в «Ностальгии» с дрожащей свечой? Они тоже чудом не споткнулись. Донесли. И тут один говорит: «Слышь, Вась, тут же потом надо Львом Николаевичем немцы во время оккупации своих хоронили. Когда выкапывали – поверх графских косточек нашли еще три скелета, два офицерских». – «Ну. Выкинули?» – «Выкинули». – «Что ж? помянем тогда». И выпили. В том самом месте, где маленький Левушка любил прятаться в детстве, играя в прятки. Там понизу овраг укромный открывается, манящий – любимое место было у ребенка для потайных уединенных игр.

Другая Москва

Звезды настолько далеки и пустынны, что разум не выдерживает такой отъединенности и полагает, что космос содержится в человеке, что звездные туманности – продолжение тела и мысли.

Лет двенадцати на берегу Каспия я пережидал вместе с населением полуострова Апшерон эпидемию тифа: весь июль нельзя было купаться и пить газировку. А после снятия карантина пошли ночью на море и далеко от берега попали в стаю тюленей: они шныряли гладкими торпедами, разбивая рябившую блестками шарообразную стаю хамсы. Волны дышали высоко под мириадами звезд, то скрывая, то обнажая утлую полоску берега, и приходилось плыть, погружаясь все дальше в жутковатое ощущение открытого космоса.

Во дворах Покровки ночью сугробы глушат звуки. Лежишь и слышишь память.

Давно не был в Москве. Впервые за две недели прошелся по городу. Мороз и солнце, горка Рождественского бульвара, на которой навсегда остались бедные дети с перовской «Тройки», тянущие за собой на салазках обмерзшую бочку; торопливая Петровка и полупустая Неглинка; обмелевший начисто из-за интернета Центральный телеграф; радостная каникулярная молодежь в кафе и так далее – это приподнятое настроение только тревожно подчеркнуло странно смещенную действительность. Впервые в этом городе я ходил, как в легком сне.

Вечером оказался в гостях, в старой-старой московской квартире – и заметил, что все чаще подолгу припадаю взглядом к старым фотографиям: видимо, из-за вдруг зашкалившего отчаяния, вызванного антропологической утратой особенного строения лиц, которое теперь можно встретить только под теплым, словно закатным, светом старой эмульсии серебра.

Надежда – мутное стекло, заслоняющее Бога.

Песни левиафана

Если долго слушать песни китов, почувствуешь, как пространство звука расширяется тысячами миль – именно с такого расстояния противолодочные эхолоты вслушиваются в глубины Тихого океана, чтобы запеленговать многотонных левиафанов, мигрирующих вслед за крилем от Огненной Земли до Аляски.

Стоны китов похожи на замедленные хрипловатые, мечтательные или тревожные позывные модема, который пытается наткнуться на отклик главного китового секрета – божественного сервера, способного одарить кита очеловеченной жизнью.

Если на китовый не то стон, не то клич вдруг отзывается самка, кит принимает ее голос за эхо этого священного сервера, мерцающего в пустоте огоньками созвездий. И тогда траектория самца преобразуется в спираль, а путь его отныне может измеряться парсеками.