Власть меча

Однако она успокоилась после того, как в жизнь сына вошла другая женщина в виде Изабеллы де Тири Малкомс-Кортни. Конечно, так легко было впасть в фатальную ошибку и испортить малышку, хотя и сама Сантэн наслаждалась этим, но теперь наконец ей ничего не грозило.

Она сидела под дубами у тренировочного поля для игры в поло в Вельтевредене, гостья в имении, которое она построила и обихаживала, но почетная гостья и вполне этим довольная. Цветные нянюшки занимались детьми, Майклу было немногим больше года, а Изабеллу еще не отняли от груди.

Шон находился в середине поля. Он сидел на луке седла перед Шасой, визжа от волнения и восторга, а его отец пустил пони полным галопом между дальними столбиками, домчался до одного в облаке пыли, развернулся и поскакал обратно под четкий стук копыт. Шон тем временем, в надежном кольце левой отцовской руки, требовал:

– Быстрее! Быстрее, папа! Давай быстрее!

Сидевший на коленях Сантэн Гаррик нетерпеливо подпрыгивал.

– И я! – пищал он. – Теперь я!

Шаса все так же на полном галопе подскакал к ним и резко остановил пони. Несмотря на сопротивление Шона, снял его с седла, как легкий прутик. Гаррик соскользнул с коленей Сантэн и затопал к отцу.

– Я, папуля, моя очередь!

Шаса наклонился в седле, подхватил ребенка и посадил перед собой, и они тем же галопом умчались. Эта игра никогда им не надоедала; они до обеда успели измучить двух пони.

Из-за шато донесся звук подъезжающего автомобиля, и Сантэн невольно вскочила, узнав характерное урчание «бентли». Но потом взяла себя в руки и пошла навстречу Блэйну с чуть более подчеркнутым достоинством, чем того требовал ее пыл. Однако, когда он вышел из машины и Сантэн увидела его лицо, она тут же прибавила шагу.

– В чем дело, Блэйн? – спросила она, когда он поцеловал ее в щеку. – Случилось что-то плохое?

– Нет, конечно нет, – заверил он ее. – Националисты объявили своих кандидатов на выборы, вот и все.

– Кого они выставили против тебя? – Сантэн теперь слушала с пристальным вниманием. – Снова старого ван Шура?

– Нет, дорогая, нового человека. Ты, пожалуй, никогда о нем и не слышала, некий Дэвид ван Никерк.

– А кто от Хоттентотс-Холланд?

Блэйн замялся, и Сантэн тут же насторожилась:

– Кто это, Блэйн?

Он взял ее за руку и медленно повел к тем, кто сидел за чайным столом под дубами.

– Жизнь – странная штука, – сказал он.

– Блэйн Малкомс, я жду от тебя ответа, а не перлов доморощенной философии! Кто это?

– Мне жаль, милая, – пробормотал Блэйн. – Они выдвинули от своей партии Манфреда де ла Рея.

Сантэн застыла на месте, чувствуя, как кровь отливает от ее лица. Блэйн крепче сжал ее руку, чтобы поддержать, потому что Сантэн пошатнулась. С самого начала войны она ничего не слышала о своем втором, непризнанном сыне.

Шаса начал свою избирательную кампанию с открытого собрания в зале бойскаутов в Сомерсет-Уэсте.

Они с Тарой проехали тридцать миль от Кейптауна до этой прекрасной маленькой деревушки, что приютилась у начала перевала сэра Лоури, под суровым барьером гор Хоттентотс-Холланд. Тара настояла, чтобы они взяли ее старый «паккард». Она никогда не чувствовала себя уютно в новом «роллс-ройсе» Шасы.

– Как ты вообще можешь раскатывать на четырех колесах, которые стоят столько, что на эти деньги можно одеть, дать образование и накормить сотню чернокожих детей от колыбели до могилы?

В кои-то веки Шаса увидел практическую мудрость в том, чтобы не выставлять напоказ свое богатство перед избирателями. Он подумал, что Тара куда ценнее любых денег. Никакой ищущий успеха политик не мог бы желать лучшей супруги – матери четверых обаятельных детишек, искренней, с собственным мнением и обладающей природной дальновидностью, заранее оценивающей предрассудки и переменчивость толпы. А еще она была потрясающе красива с этими ее пылающими волосами и улыбкой, способной осветить скучный митинг, и, несмотря на рождение четырех малышей, сохранила все такую же изумительную фигуру с тонкой талией и стройными бедрами – только грудь увеличилась.

«Я бы выставил ее против Джейн Расселл, – подумал Шаса. – И зуб даю, Тара обошла бы ее на целый корпус».

Он хихикнул вслух, и Тара покосилась на него.

– Знаю я этот твой грязненький смешок, – обвиняюще произнесла она. – Даже не говори мне, о чем ты думал. Лучше повтори свою речь.

Шаса снова произнес заготовленную речь, сопровождая ее соответствующими жестами, и Тара сделала несколько предложений по ее ходу: «Вот здесь я бы увеличила паузу», или «Сделай более энергичный и решительный вид», или «Я бы не стала здесь так много говорить об империи. Это уже не в моде».

Тара вела машину стремительно, и скоро их поездка закончилась. У входа в зал висел гигантский плакат с портретом Шасы, а сам зал был полон, что радовало. Все места были заняты, и позади даже стояли молодые люди, с десяток или около того, они походили на студентов, и Шаса усомнился, что они достаточно взрослые, чтобы голосовать.