– Ты правду говорил, малыш Мани, – признал Хендрик. – А я ошибался, сомневаясь в тебе.
На следующий вечер они добрались до реки и переночевали на берегу, лежа бок о бок у костра. Утром свернули одеяла и посмотрели друг на друга.
– Прощай, Хенни. Может быть, наши дороги сойдутся снова.
– Я ведь говорил тебе, малыш Мани, что боги пустыни связали нас. Мы еще встретимся, в этом я уверен.
– Жду этого дня.
– Только богам решать, встретимся ли мы снова как отец и сын, как братья – или как смертельные враги, – сказал Хендрик, забрасывая на плечо свой мешок.
Он зашагал в южную пустыню, не оглядываясь.
Манфред провожал его взглядом, пока тот не исчез из вида, а потом направился вдоль реки на северо-запад. К вечеру он добрался до деревни речного народа. Двое парней перевезли его на своем каноэ на португальскую территорию. Через три недели он уже очутился в Луанде, столице португальской колонии, и позвонил в колокольчик на кованых воротах германского консульства.
В Луанде он три недели ожидал приказов от абвера в Берлине, и постепенно до него дошло, что такое промедление не случайно. Он провалил полученное задание, а в нацистской Германии провалы не прощались.
Он продал один из самых маленьких алмазов из своего запаса за малую долю его реальной стоимости и теперь дожидался наказания. Каждое утро он заходил в консульство, но военный атташе отвечал ему с едва скрываемым презрением:
– Пока никаких приказов, герр де ла Рей. Вам следует проявить терпение.
Большую часть дней Манфред проводил в прибрежных кафе, а ночи – в дешевых ночлежках, бесконечно вспоминая все подробности своей неудачи или думая о дяде Тромпе и Рольфе в концентрационных лагерях, или о Хейди и ребенке, оставшихся в Берлине.
Приказ наконец пришел. Манфред получил немецкий дипломатический паспорт и отплыл на грузовом португальском судне на Канарские острова. Оттуда он полетел в Лиссабон – на гражданском «юнкерсе» с испанскими цветами на борту.
В Лиссабоне он столкнулся все с тем же подчеркнутым презрением. Ему предоставили самостоятельно искать жилье и ждать приказов, которые, казалось, никогда не поступят. Он писал письма лично полковнику Зигмунду Болдту и Хейди. Но хотя атташе заверял его, что письма отправляют в Берлин с дипломатической почтой, ответов он не получил.
Манфред продал еще один маленький алмаз и снял хорошую просторную квартиру в старом здании на берегу реки Тахо. Он проводил долгие спокойные дни за чтением, учебой и письмом. Он начал работать сразу над двумя литературными замыслами – политической историей Южной Африки и автобиографией, просто ради собственного удовольствия, без цели публикации. Он учил португальский язык, беря уроки у школьного учителя-пенсионера, жившего в том же здании. Он строго поддерживал физическую форму, ежедневно тренируясь, словно по-прежнему был профессиональным боксером, и познакомился со всеми букинистическими магазинами в городе, где скупал все книги по юрисдикции, какие только мог найти, и читал их на немецком, английском и португальском. Но время тянулось мучительно, Манфред нервничал из-за того, что не мог принять участия в конфликте, охватившем земной шар.
А этот конфликт разворачивался уже против нацистской коалиции. Соединенные Штаты Америки присоединились к войне, «летающие крепости» бомбили немецкие города. Манфред читал о сокрушительном ударе по Кёльну и снова написал Хейди, наверное в сотый раз с тех пор, как добрался до Португалии.
Через три недели, во время одного из его регулярных визитов в германское консульство, военный атташе вручил ему конверт, и Манфред вспыхнул радостью, узнав на нем почерк Хейди. Она сообщала, что других его писем не получала и думала, что он погиб. Хейди выражала изумление и радость по поводу того, что он жив, и послала ему моментальную фотографию, на которой она была запечатлена с маленьким Лотаром. На фото было видно, что Хейди слегка располнела, но стала даже более величественной, чем при их последней встрече, а его сын за три с небольшим года превратился в крепкого парнишку со светлыми кудрями и чертами, которые говорили о силе наравне с красотой. Снимок был черно-белым, и какого цвета глаза малыша, было не понять. Тоска Манфреда по ним обоим грозила поглотить его. Он написал Хейди длинное страстное письмо, объясняя свои обстоятельства и побуждая ее любыми возможными средствами раздобыть проездные документы, чтобы приехать с ребенком к нему в Лиссабон. Не вдаваясь в подробности, он дал ей понять, что в финансовом смысле способен позаботиться о них и что у него есть планы на будущее, включающие их обоих.
Хейди де ла Рей лежала без сна и прислушивалась к гулу бомбардировщиков. Они прилетали уже третью ночь подряд. Центр города был опустошен, оперный театр и железнодорожный вокзал полностью разрушены, а по сведениям, которые она могла получить в департаменте пропаганды, она знала, что союзники одерживают победу во Франции и России, и знала правду о ста тысячах немецких солдат, взятых в плен русскими под Минском.