Они отнесли поднос с кофе в гостиную; и когда Сантэн разлила его по чашкам, в тихом коттедже зазвонил телефон, пронзительно и пугающе. Сантэн вздрогнула и пролила горячий кофе на поднос.
– Который час, Блэйн?
– Без десяти час.
– Я не стану отвечать… пусть звонит.
Сантэн покачала головой, глядя на настойчивый аппарат, но Блэйн встал.
– Только Дорис знает, что я здесь, – сказал он. – Мне пришлось ей сказать, на случай…
Ему не требовалось объяснять. Дорис была его секретарем, единственным их доверенным лицом, и, конечно же, она всегда знала, где его найти.
Сантэн сняла трубку.
– Миссис Кортни. – Она немного послушала. – Да, Дорис, он здесь.
Она протянула трубку Блэйну и отвернулась. А он, послушав несколько мгновений, тихо сказал:
– Спасибо, Дорис, я буду через двадцать минут.
Повесив трубку, он посмотрел на Сантэн:
– Прости, Сантэн.
– Принесу твое пальто.
Она держала пальто, а он просунул руки в рукава и снова повернулся к ней, застегивая пуговицы.
– Это Изабелла. – Увидев удивление на лице Сантэн, он продолжил: – С ней врач. Я им нужен. Дорис не могла сказать больше, но, похоже, что-то серьезное.
Когда Блэйн ушел, Сантэн унесла кофейник и чашки в кухню и сполоснула их в раковине. Она редко чувствовала себя настолько одинокой. В коттедже было тихо и холодно, и она знала, что не заснет. Вернувшись в гостиную, она поставила на граммофон пластинку. Это была ария из «Аиды» Верди, ее любимая. Сантэн сидела и слушала, и воспоминания, вызванные музыкой, накатили на нее – Майкл, Морт-Ом и другая, давняя война… Сантэн овладело меланхоличное настроение.
Наконец она заснула, сидя в кресле, подобрав под себя ноги, а потом ее резко разбудил телефон. Она потянулась к нему, еще не до конца проснувшись.
– Блэйн! – Конечно, она сразу узнала его голос. – Который час?
– Четыре утра… немного больше.
– Что-то случилось? – Сантэн наконец окончательно проснулась.
– Изабелла, – ответил он. – Хочет видеть тебя.
– Меня? – Сантэн растерялась.
– Она хочет, чтобы ты приехала сюда.
– Я не могу, Блэйн! Это невозможно, ты ведь знаешь!
– Она умирает, Сантэн. Доктор говорит, что она и дня не протянет.
– О боже, Блэйн… мне так жаль… – Изумляясь самой себе, она осознала, что ей действительно жаль Изабеллу. – Бедная Изабелла…
– Ты приедешь?
– Ты этого хочешь, Блэйн?
– Это ее последняя просьба. Если мы ей откажем, нам трудно будет вынести такую вину.
– Я приеду, – сказала Сантэн и повесила трубку.
Ей потребовалось всего несколько минут, чтобы ополоснуть лицо, переодеться и наложить легкий макияж. Она ехала по почти пустым улицам, и большой дом Блэйна с остроконечной крышей оказался единственным освещенным во всей округе.
Блэйн встретил ее у двойных парадных дверей из красного дерева и не обнял, а просто сказал:
– Спасибо, Сантэн.
Только теперь она заметила его дочь, стоящую в холле за его спиной.
– Здравствуй, Тара, – поздоровалась она.
Девушка плакала. Ее большие серые глаза покраснели и опухли, лицо было настолько бледным, что темно-каштановые волосы, казалось, горели как огонь.
– Мне тяжело было услышать о твоей матери…
– Нет, не тяжело.
Тара уставилась на нее с выражением открытой ненависти, но тут же это выражение дрогнуло и сменилось отчаянием. Тара зарыдала и убежала по коридору. Где-то в глубине дома хлопнула дверь.
– Она очень расстроена, – сказал Блэйн. – Я прошу за нее прощения.
– Я понимаю, – ответила Сантэн. – По крайней мере, отчасти я это заслужила.
Он покачал головой, отрицая ее слова, но тут же просто сказал:
– Прошу, идем со мной.
Они вместе поднялись по винтовой лестнице, и по пути Сантэн тихо спросила:
– Что произошло, Блэйн?
– Деградация позвоночника и нервной системы, этот процесс продолжался уже много лет. А теперь к нему добавилась пневмония, и она уже не в силах сопротивляться.
– Боли? – спросила Сантэн.
– Да, – кивнул Блэйн. – Ее постоянно мучили боли, куда более сильные, чем может выдержать обычный человек.
Они прошли по широкому коридору, застеленному ковром, и Блэйн постучал в дверь в конце, а потом открыл ее.
– Входи, пожалуйста.
Комната оказалась большой, обставленной в прохладных, спокойных зеленых и голубых тонах. Гардины были задернуты, на столике у кровати горел ночник. Мужчина, стоявший у кровати под пологом на четырех столбиках, явно был врачом. Блэйн подвел Сантэн к кровати, и, хотя Сантэн старалась подготовиться, она все равно вздрогнула, увидев фигуру, лежавшую на высоких подушках.
Она помнила безмятежную и нежную красоту Изабеллы Малкомс. А теперь из впалых глазниц на нее смотрела сама смерть, а застывшая усмешка высохших губ, открывавшая пожелтевшие зубы, выглядела почти непристойно. Этот эффект усиливался по контрасту с густыми золотисто-каштановыми волосами, облаком разбросанными вокруг почти мертвой головы.
– Как любезно с вашей стороны, что вы пришли…
Сантэн пришлось наклониться к кровати, чтобы расслышать слабый голос.
– Я пришла, как только узнала, что вы хотите меня видеть.
Врач негромко вмешался:
– Вы можете остаться здесь лишь на несколько минут… миссис Малкомс должна отдыхать.