Власть меча

– Посмотри, Тара, посмотри туда, вниз, на дым и языки пламени. Это дома людей, о которых ты якобы заботишься, людей, которым ты, как ты утверждаешь, желаешь помочь. Это их дома и их имущество, к которым ты поднесла факел.

– Я не думала…

– Да, ты определенно не думала. Но сейчас я тебе кое-что скажу, и тебе лучше это запомнить. Если ты попытаешься уничтожить эту страну, которую я люблю, и заставишь ее народ страдать, ты станешь моим врагом, и я буду сражаться с тобой насмерть.

Тара долго молчала, отвернувшись от Шасы, а потом наконец тихо произнесла:

– Отвези меня домой, пожалуйста.

Шаса выбрал длинный путь, по древней дороге Клуф-Нек и вдоль Атлантического побережья, объехав Столовую гору с дальней стороны, чтобы не пересекать пострадавшие от бунта районы. Оба молчали до тех пор, пока Шаса не припарковался перед домом Малкомсов на Ньюленд-авеню.

– Может, ты и прав, – сказала Тара. – Возможно, мы действительно враги.

Она вышла из «ягуара» и стояла, глядя на Шасу сверху вниз, а он все так же сидел за рулем в открытой кабине.

– Прощай, Шаса, – тихо и печально произнесла она и ушла в дом.

– Прощай, Тара, – прошептал Шаса. – Прощай, мой обожаемый враг.

Все Кортни собрались в передней гостиной Вельтевредена.

Сэр Гаррик и Анна сидели на длинном диване, обитом полосатой дамасской тканью эпохи Регентства. Они приехали из Наталя на день рождения сэра Гарри, а за неделю до этого поднялись на Столовую гору для традиционного пикника. Это было веселое событие, и с ними, как почти всегда, находился Оу Баас, генерал Ян Кристиан Смэтс.

Сэр Гарри и леди Анна планировали вернуться домой еще несколько дней назад, но потом пришла страшная новость о вторжении Германии в Польшу, и они остались в Вельтевредене. Это было правильно, что семья держалась вместе в такие отчаянные дни.

Супруги сидели рядом, держась за руки, как юные возлюбленные. После прошлого дня рождения сэр Гарри отпустил небольшую седую бородку-эспаньолку, возможно неосознанно подражая старому другу генералу Смэтсу. Бородка еще более подчеркнула его ученую внешность и добавила оригинальности и утонченности его бледному лицу. Он слегка наклонился вперед, прислоняясь к жене, но с полным вниманием прислушиваясь к радиоприемнику, над которым хлопотал Шаса Кортни, крутя ручки настройки и хмурясь при звуках треска и белом шуме.

– Би-би-си на волне сорок один метр, – резко сказала ему Сантэн и посмотрела на свои усыпанные бриллиантами наручные часы. – Пожалуйста, поторопись, chéri, или мы пропустим передачу.

– А! – Шаса улыбнулся, когда статические шумы исчезли и отчетливо прозвучали колокола Биг-Бена. Все притихли, когда заговорил диктор:

– Двенадцать часов по гринвичскому времени, и вместо новостей мы передаем заявление мистера Невилла Чемберлена, премьер-министра…

– Прибавь звук, chéri, – тревожно велела Сантэн, и судьбоносные слова, размеренные и серьезные, загремели в элегантной гостиной.

Все слушали в полной тишине. Бородка сэра Гарри вздрагивала, он снял с носа очки в стальной оправе и рассеянно грыз одну из дужек. Анна рядом с ним передвинулась на диване вперед, ее пышные бедра разъехались под собственным весом; лицо Анны постепенно гуще наливалось краской, она крепче сжимала руку мужа, глядя на радиоприемник в футляре красного дерева.

Сантэн сидела в кресле с высокой спинкой рядом с огромным камином. В белом летнем платье с широкой желтой лентой на тонкой талии она казалась юной девушкой. Ей было тридцать девять лет, но в темных густых волосах не появилось пока ни единой седой пряди, кожа была чистой, а крошечные «гусиные лапки» в уголках глаз почти полностью уничтожали дорогие масла и кремы. Она облокотилась на локоть, и, касаясь пальцем щеки, не сводила глаз с сына.

Шаса расхаживал по длинной комнате с безупречно отполированным паркетом, по которому были разбросаны восточные ковры, двигаясь от радиоприемника, стоявшего в нише между длинными цветастыми занавесками, до большого концертного рояля, что находился у стены с книжными стеллажами в дальнем конце гостиной, и там разворачивался и шел назад быстрыми беспокойными шагами, сложив руки за спиной и сосредоточенно наклонив голову.

Сантэн думала о том, как он похож на своего отца. Хотя Майкл был старше и не так красив, все равно они обладали одинаковой грациозностью. Сантэн помнила, что она верила в бессмертие Майкла, молодого бога, и почувствовала, как ее душу вновь наполняет ужас – тот же беспомощный, калечащий ужас, – когда она слышала, как известие о войне эхом отдается в этом прекрасном доме, который она построила как крепость, защищающую от всего мира.