Власть меча

А Тара думала, что редко видела настолько красивого человека, хоть белого, хоть черного. Он был высок и строен, с лицом молодого фараона – умным, тонким и жестоким.

– Мы живем во времена печали и огромной опасности. – Голос Мозеса Гамы обладал тембром и диапазоном, которые заставили Тару невольно содрогнуться. – Это время предсказано в Книге притчей Соломоновых. – Он сделал паузу, потом раскинул руки в красноречивом жесте и процитировал: – «Есть род, у которого зубы – мечи, и челюсти – ножи, чтобы пожирать бедных на земле и нищих между людьми»[28].

– Потрясающе! – Тара снова содрогнулась.

– Друзья мои, мы бедны, и мы нищенствуем. Когда каждый из нас одинок, мы слабы – в одиночку мы становимся жертвами тех, чьи зубы как мечи. Но вместе мы можем быть сильными. Если мы выступим вместе, мы можем им противостоять.

Тара присоединилась к аплодисментам, хлопая до тех пор, пока у нее не онемели ладони, а оратор спокойно стоял, ожидая тишины. Потом он продолжил:

– Этот мир подобен огромному котлу масла, что медленно нагревается. Когда же оно закипит, начнется бурление и пар, и масло начнет подпитывать огонь под котлом. Пламя взлетит к небу, и после этого уже ничто не останется прежним. Мир, который мы знаем, изменится навсегда, и лишь одно бесспорно, так же бесспорно, как то, что завтра утром взойдет солнце. Будущее принадлежит народу, а Африка принадлежит африканцам.

Тара поняла, что истерически всхлипывает, аплодирует и что-то преданно выкрикивает. После Мозеса Гамы другие ораторы выглядели скучными и косноязычными, и Тару рассердила их неспособность зажечь толпу; она стала искать взглядом Мозеса Гаму, но тот исчез.

– Такой человек, как он, не может долго оставаться на месте, – пояснил Хьюберт. – Такие люди должны двигаться, как перекати-поле, чтобы обогнать полицию. Генералы никогда не сражаются на передовой. Они слишком ценны для революции, чтобы использовать их как пушечное мясо. Ленин вернулся в Россию только после того, как с войной было покончено. Но мы еще услышим о Мозесе Гаме, попомни мои слова.

Толпа вокруг них уже выстраивалась в процессию за оркестром из пятнадцати музыкантов – для цветных в Кейптауне любое собрание было поводом для исполнения музыки, – люди вставали по четыре и пять человек в ряд, и демонстрация понемногу поползла с площади. Оркестр играл «Алабаму», создавая настроение праздника, и толпа смеялась и пела; это выглядело скорее веселым парадом, чем демонстрацией.

– Мы будем мирными и держаться спокойно, – напоминали организаторы прежние приказы, проходя вдоль колонны. – Никаких неприятностей, нам не нужны проблемы с полицией. Мы идем к зданию парламента и передадим премьер-министру нашу петицию.

Людей собралось две или три тысячи, больше, чем надеялись организаторы. Тара шла в пятом ряду, рядом с доктором Гулламом Гулом, его дочерью Сисси и другими цветными лидерами.

Вслед за оркестром они повернули на Эддерли-стрит, главную артерию города. На пути к зданию парламента их ряды пополнились гуляющими и любопытными, так что, когда руководители попытались повернуть в переулок Парламент, за ними уже шла колонна в пять тысяч, растянувшаяся на четверть мили, и почти половина толпы искала просто веселья, не интересуясь политическими мотивами.

У входа в переулок Парламент их ожидало небольшое полицейское подразделение. Дорога была забаррикадирована, а за баррикадой виднелись другие полицейские, вооруженные дубинками и длинными хлыстами из шкуры гиппопотама, – этот отряд находился в резерве, дальше по дороге, перед кованой изгородью, защищавшей здание парламента.

Процессия с шумом остановилась перед полицейской баррикадой, и доктор Гуллам подал знак оркестру замолчать, а потом вышел вперед, чтобы переговорить с белым полицейским инспектором; фотографы и репортеры из местных газет столпились вокруг, чтобы записать их разговор.

– Я желаю передать премьер-министру петицию от цветного населения провинции Кейп, – начал доктор Гуллам.

– Доктор Гул, вы руководите незаконным сборищем, так что я вынужден просить вас распустить ваших людей, – возразил инспектор.

Никто из его людей не имел огнестрельного оружия, и атмосфера выглядела почти дружеской. Один из трубачей громко проиграл несколько нот, инспектор улыбнулся этой выходке и погрозил пальцем, как школьный учитель – проказливому ученику; толпа засмеялась. Это было нечто вроде отеческого наставления, понятного каждому.

Доктор Гул и инспектор пререкались и спорили вполне добродушно, не обращая внимания на раздававшиеся в толпе остроты, пока наконец к баррикаде не вышел посланник от парламента. Доктор Гул передал ему петицию, а потом обратился к толпе.

К этому времени многие бездельники утратили интерес к происходящему и разошлись; остались лишь те, кто составлял изначальное ядро процессии.