Власть меча

Он охотился на красногривых львов Калахари в глубине пустыни за таинственными холмами Ха’ани или погружался в разнообразные дела компании Кортни, изучая их под руководством матери, наблюдая за ее методами и впитывая ее образ мыслей, пока она не стала доверять ему настолько, чтобы передать под его управление некоторые небольшие дочерние компании.

Он играл в поло с почти сердитой самоотверженностью, доводя себя и лошадей до предела, и с той же самой целенаправленной решительностью преследовал и соблазнял устрашающее количество женщин – молодых и не очень, простеньких и хорошеньких, замужних и одиноких, более и менее опытных. Но когда он снова видел Тару Малкомс, его охватывало странное чувство пустоты, словно все месяцы разлуки он был жив лишь наполовину.

На свадьбе сестры Тара отказалась от претенциозно убогой одежды интеллектуалов левого крыла и в роли подружки невесты нарядилась в серый шелк с голубым отливом, который, каким бы красивым он ни был, не шел ни в какое сравнение со стальным светом ее глаз. Тара изменила прическу, коротко подстригла волосы; густые дымчатые локоны образовали на ее голове аккуратную шапочку, оставив открытой длинную шею, и это словно подчеркивало ее рост и безупречность тела.

Какое-то мгновение они смотрели друг на друга через весь переполненный шатер, и Шасе показалось, что между ними пронеслась молния; на долю секунды он подумал, что Тара так же тоскует по нему, как и он по ней, и так же часто о нем думает. Но потом она вежливо кивнула и сосредоточила внимание на стоявшем рядом с ней человеке.

Шаса уже как-то раз встречался с ним. Его звали Хьюберт Лэнгли, и он состоял в компании сочувствующих несчастным. На нем был поношенный твидовый пиджак с кожаными заплатками на локтях, хотя большинство гостей-мужчин надели костюмы для утренних визитов. Ростом Лэнгли был на дюйм ниже Тары, носил очки в стальной оправе, а его светлые волосы уже начали преждевременно редеть. Борода Лэнгли по цвету и текстуре напоминала пух однодневного цыпленка; он читал лекции по социологии в университете.

Тара однажды поделилась с Шасой:

– Он, вообще-то, состоит в коммунистической партии, разве это не замечательно? – В ее голосе прозвучало благоговение. – Он абсолютно предан своему делу, и у него блестящий ум.

– Ну да, наверное, его можно назвать сияющей драгоценностью в сальной грязной оправе, – опрометчиво заявил Шаса, тем самым добившись очередного этапа их отчуждения.

Теперь он наблюдал, как Хью кладет веснушчатую лапу на безупречное предплечье Тары, а когда тот коснулся щеки Тары своими жидкими усами, шепча в ее розовое, как раковина жемчужницы, ушко какие-то драгоценные выводы своего абсолютно блестящего ума, Шаса почувствовал, что медленно задушить этого типа было бы слишком милосердно.

Он не спеша направился через тент, чтобы вмешаться, и Тара холодно приветствовала его, прекрасно скрыв тот факт, что ее сердце заколотилось прямо у нее в ушах. Она и сама не осознавала, как скучает по нему, пока не увидела, как он произносит речь, такой изысканный и уверенный в себе, веселый и невыносимо красивый.

«Тем не менее мы уже не идем одной и той же дорогой веселья», – напомнила она себе и собралась с силами, когда Шаса сел на стул по другую сторону от нее и с улыбкой поддразнил, в то же время глядя на нее с открытым восхищением, которому так трудно было сопротивляться. Они ведь через многое прошли вместе, у них были общие друзья, они бывали в разных местах, веселились и ссорились, и Шаса точно знал, как разбудить ее чувство юмора. Тара понимала: как только она засмеется, все будет кончено, поэтому отчаянно сопротивлялась, но он разбивал ее защиту ловко и искусно, разрушая новые рубежи сразу, как только она их возводила. Наконец Тара сдалась и разразилась звенящим смехом, который просто уже не могла сдерживать, и Шаса тут же этим воспользовался, оттесняя соперника.

Матильда Джанин увидела с возвышения свою старшую сестру и бросила ей букет. Тара не сделала попытки поймать его, но Шаса перехватил его в воздухе и с поклоном протянул ей, а свадебные гости зааплодировали, обмениваясь понимающими взглядами.

Как только Дэвид и Мэтти уехали, волоча за старым «моррисом» Дэвида связки старых башмаков и консервных банок, Шаса увел Тару из шатра и умчал в «ягуаре». Он не совершил ошибки, не повез ее в горы к мемориалу в честь Родса, месту их последней исторической битвы. Вместо этого он повернул в сторону Хаут-Бей и остановился на гребне обрывистых холмов. И когда солнце опустилось взрывом оранжевых и красных красок в темную зелень Атлантики, они бросились друг к другу в неистовстве примирения.