Власть меча

– Вот как, ты знаешь об этом? – спросил Блэйн. – Тогда давай послушаем, что именно я собираюсь сказать.

– Во-первых, – Матильда Джанин подняла указательный палец, – ты хочешь сказать, что Дэвид Абрахамс – прекрасный молодой человек, блестящий будущий юрист и спортсмен международного класса, завоевавший одну из двух медалей, которые наша страна получила на Олимпиаде в Берлине. Потом ты хочешь сказать, что он вежлив, внимателен и добр, что у него прекрасное чувство юмора и он отлично танцует, что он своеобразно красив и мог бы стать замечательным мужем для любой девушки. Потом ты скажешь «но» и станешь очень серьезным.

– Я собирался сказать все это, вот как? – Блэйн изумленно покачал головой. – Хорошо. Теперь я говорю «но» и становлюсь серьезным. Пожалуйста, продолжай за меня, Мэтти.

– Но, говоришь ты серьезно, он еврей. Твоя интонация изменится, ты теперь выглядишь не просто серьезным, а многозначительно серьезным.

– Мне придется довольно сильно напрячь мышцы лица, чтобы изобразить многозначительную серьезность. Ладно, продолжай.

– Дорогой мой папочка не позволит себе такой наивности, как слова: «Не пойми меня неправильно, Мэтти, у меня есть замечательные друзья-евреи». Ты ведь никогда не допустишь подобной неловкости, да?

– Никогда.

Блэйн изо всех сил сдерживал усмешку, хотя, вообще-то, уже не на шутку тревожился из-за предположений дочери. Он никогда не мог устоять перед проказами своей некрасивой рыжеволосой, но горячо любимой младшей дочери.

– Такого я никогда бы не сказал.

– Но, сказал бы ты, смешанные браки – серьезная проблема, Мэтти. Брак – это серьезное дело, и не стоит еще сильнее его усложнять разницей религий, обычаев и образа жизни.

– Как мудро с моей стороны, – кивнул Блэйн. – А что бы ты ответила?

– Я бы сказала тебе, что весь последний год слушала наставления раввина Якобса и к концу следующего месяца стану иудейкой.

Блэйн вздрогнул:

– Ты раньше ничего от меня не скрывала, Мэтти.

– Я сказала мамуле.

– Понимаю.

Матильда Джанин бодро улыбнулась, все еще пытаясь изображать игру:

– И ты после этого сказал бы: «Но, Мэтти, ты еще ребенок».

– А ты бы ответила: «Мне скоро исполнится восемнадцать».

– А ты бы рассердился и спросил: «А какие у Дэвида перспективы?»

– А ты бы сказала: «Дэвид уже в конце этого года начнет работать в компании Кортни с жалованьем две тысячи в год».

Мэтти была ошеломлена:

– Откуда ты знаешь? Дэвид только мне об этом сказал…

Она умолкла, сообразив, кто снабжает отца информацией, и поерзала на месте. Отношения ее отца с Сантэн Кортни тревожили Матильду Джанин куда сильнее, чем она готова была ему признаться.

– Ты любишь его, Мэтти?

– Да, папа. Всем сердцем.

– И ты уже получила одобрение матери… кто бы сомневался.

Уже несколько лет и Матильда Джанин, и Тара стали большими мастерами в этой игре, пользуясь сложностью семейного положения.

Матильда Джанин кивнула со слегка виноватым видом, и Блэйн, чтобы взять паузу, выбрал сигару из коробки на письменном столе. И пока обрезал ее, задумчиво хмурился.

– Это не то, к чему можно отнестись беспечно, Мэтти.

– А я и не собираюсь относиться беспечно. Я знаю Дэвида уже два года.

– Мне всегда казалось, что ты можешь сделать карьеру…

– Так и есть, папа. Моя карьера – сделать Дэвида счастливым и подарить ему много-много детей.

Блэйн раскурил сигару и проворчал:

– Ладно, тогда тебе лучше прислать своего Дэвида ко мне. Я хочу предупредить его, что с ним случится, если он не будет как следует заботиться о моей малышке.

Матильда Джанин обежала письменный стол, плюхнулась к отцу на колени и крепко обняла его за шею:

– Ты лучший из всех отцов в мире!

– Когда уступаю тебе! – уточнил Блэйн, и Матильда Джанин так крепко его сжала, что у него заболела шея.

Шаса и Дэвид полетели в Виндхук на «рапиде», чтобы привезти на свадьбу Эйба Абрахамса и его жену. Остальные родственники и большинство друзей Дэвида, включая доктора Твентимен-Джонса, приехали на поезде. Вместе с друзьями и родными Матильды Джанин Малкомс людей собралось столько, что они до отказа заполнили большую синагогу в пригороде Гарденса.

Дэвиду очень хотелось, чтобы Шаса стал его шафером. Однако пришлось немало постараться, чтобы убедить ортодоксального раввина Якобса провести обряд для невесты, которая явно приняла веру только для того, чтобы выйти замуж, а не из искренних религиозных убеждений. Поэтому Дэвид даже не стал пытаться подсунуть в качестве шафера иноверца, и Шасе пришлось удовлетвориться тем, что он держал один из шестов балдахина-хупы. Тем не менее Шаса произнес уморительно забавную речь на приеме, устроенном Блэйном в доме на Ньюленд-авеню, и объектом его острот стал, конечно, Дэвид.

Свадебный прием дал Шасе возможность осуществить одно из периодических примирений с Тарой Малкомс. Их взаимоотношения за два года после берлинской Олимпиады менялись от штормовых до солнечных с такой скоростью, что даже и сами они не всегда понимали, как обстоят дела между ними в данный момент.