Хейди и Манфред поженились на берегу озера Хафель, в саду дома полковника Зигмунда Болдта в Грюневальде. Стоял золотой день начала сентября, и листья уже становились желтыми и красными от первого прикосновения осени. Ради этого дядя Тромп и Рольф Стандер задержались в Берлине, в то время как остальные спортсмены уже разъехались по домам; Рольф стоял рядом с Манфредом как шафер, а дядя Тромп провел простую церемонию бракосочетания.
Хейди была сиротой, так что ее выдавал замуж Зигмунд Болдт, а еще присутствовало около дюжины друзей Хейди – в основном ее коллеги из Министерства пропаганды и информации. Но пришли и другие – ее двоюродные братья и сестры, а также более дальние родственники в черных мундирах элитного подразделения СС, синих мундирах люфтваффе, серой форме вермахта и несколько хорошеньких девушек, некоторые нарядились в традиционные дирндли в сельском стиле, что весьма одобряла нацистская партия.
После короткой кальвинистской церемонии венчания состоялся банкет на свежем воздухе, организованный полковником Болдтом, под деревьями, с оркестром из четырех музыкантов в тирольских шляпах и коротких кожаных штанах. Они играли популярную музыку, одобренную партией, вперемешку с традиционными сельскими мелодиями, и гости танцевали на временной деревянной площадке, установленной на лужайке.
Манфред, поглощенный своей прелестной молодой женой, которую держал в объятиях, не заметил ни внезапно возникшего волнения среди других гостей, ни того, как полковник Болдт поспешил навстречу небольшой группе людей, выходившей из дома, и опомнился лишь в тот момент, когда оркестр вдруг заиграл гимн нацистской партии «Знамена выше!».
Все гости вскочили и напряженно замерли, и Манфред, хотя и недоумевал, тоже остановился посреди танца и застыл рядом с Хейди. Когда вновь прибывшие ступили на импровизированную танцевальную площадку, все разом вскинули руки в нацистском салюте и хором выкрикнули: «Хайль Гитлер!» И только тогда Манфред понял, что происходит и какой неимоверной чести удостоились они с Хейди.
Шедший к ним человек был одет в белый китель, застегнутый до горла, с простым Железным крестом, наградой за доблесть, в качестве украшения. Лицо у него было бледным, угловатым и сильным; темные волосы зачесаны вперед над высоким лбом, а под крупным носом правильной формы виднелись маленькие усики. В самом лице не было ничего необычного, но таких глаз Манфред никогда не видел, – они прожгли его насквозь пристальным взглядом, достигли его сердца и навеки поработили его.
Правая рука Манфреда все еще оставалась в гипсе, но он отдал нацистский салют, и Адольф Гитлер улыбнулся и кивнул.
– Я слышал, что вы настоящий друг Германии, герр де ла Рей, – сказал он.
– Я немец по крови, и я настоящий ваш друг и самый горячий почитатель. У меня нет слов, чтобы описать, какую великую и смиренную гордость я ощущаю в вашем присутствии.
– Поздравляю вас с вашей мужественной победой над американским чернокожим. – Адольф Гитлер протянул руку. – И поздравляю также с вашей женитьбой на одной из самых прекрасных дочерей рейха.
Манфред взял руку фюрера здоровой левой рукой; его охватила дрожь, он преисполнился благоговения перед значимостью этого момента.
– Желаю вам большого счастья, – продолжил Гитлер, – и пусть ваш брак укрепит железные связи между вами и народом Германии.
Рука фюрера была прохладной и сухой, сильной, но при этом элегантной рукой художника, и чувства захлестнули Манфреда.
– Да, мой фюрер, эти связи между нами станут вечными.
Адольф Гитлер еще раз кивнул, пожал руку Хейди, улыбнувшись ее радостным слезам, а потом ушел так же внезапно, как и появился, бросив словечко и улыбку нескольким наиболее важным гостям.
– Я и не мечтала… – прошептала Хейди, хватаясь за руку Манфреда. – Мое счастье бесконечно!
– Вот это и есть величие, – сказал Манфред, провожая фюрера взглядом. – Это настоящее величие. Трудно даже представить, что он простой смертный… а не бог.
Сара Бестер ехала на велосипеде по главной улице маленькой деревни Стелленбос, лавируя в редком потоке машин, улыбаясь и махая рукой каждому, кого узнавала на тротуаре. Ее учебники ехали вместе с ней, привязанные к багажнику за седлом велосипеда. Юбка ее платья-сарафана вздувалась почти до колен, и Саре приходилось придерживать на голове школьную шляпку.
Этим утром ее класс узнал результаты семестра, и Сара бурлила чувствами, потому что ей предстояло сообщить тете Труди: она поднялась по успеваемости с пятого на второе место. Директриса заметила ее оценки: «Отлично, Сара, продолжай в том же духе!» Сара училась последний год, в октябре ей должно было исполниться семнадцать, и в следующем месяце ей предстояло сдавать вступительные экзамены в университет.