Власть меча

Тара выскочила из кухни с мокрым посудным полотенцем и наклонилась над Шасой, стараясь не показывать своей тревоги.

Прошло несколько минут, прежде чем обе жертвы начали подавать признаки жизни. Потом Шаса сел и положил голову на колени, слабо покачиваясь на месте. Дэвид приподнялся на локте и выплюнул зуб вместе со сгустком кровавой слюны.

– Дэвид, приятель, ты как? – сквозь разбитые губы с трудом спросил Шаса.

– Шаса, никогда больше не пытайся меня спасать! – прохрипел Дэвид. – В другой раз меня убьют из-за тебя.

Матильда Джанин помогла им обоим встать на ноги, но теперь, когда Шаса ожил, Тара стала суровой и осуждающей.

– Это было самое презренное представление, какое только мне приходилось видеть, Шаса Кортни! Ты вел себя непристойно и вульгарно, ты сам напросился на то, что получил!

– Ну это уж слишком, подруга! – возразил Шаса, и они с Дэвидом, тяжело опираясь друг на друга, захромали по переулку.

Один из констеблей, ожидавших на углу, что-то рыкнул, когда они проходили мимо.

– Что он сказал? – спросил Шаса у Тары.

– Он совершенно справедливо говорит, – ледяным тоном перевела Тара, – что в следующий раз вас арестуют за публичное насилие.

Когда двое друзей с трудом возвращались по улице Кудамм, окровавленные и избитые, Матильда Джанин не отходила от них ни на шаг, а Тара вышагивала в дюжине шагов впереди, стараясь сделать вид, что не имеет к ним никакого отношения; компания привлекала к себе быстрые испуганные взгляды прохожих, но люди тут же отворачивались и спешили прочь.

Когда все четверо уже поднимались в лифте «Бристоля», Матильда Джанин задумчиво спросила:

– Эта твоя история, Шаса, насчет того, как там выращивают что-то на Елеонской горе. Я не поняла. Что такое schmuck?

Дэвид и Шаса согнулись пополам от мучительного смеха, хватаясь за свои раны.

– Ох, Мэтти, ни слова больше! – взмолился Дэвид. – Очень больно смеяться!

Тара сурово повернулась к ней:

– Подожди, пока я не расскажу папе о твоем участии во всем этом безобразии, юная леди. Он придет в ярость.

Она оказалась права, так и случилось, но его ярость оказалась несравнима с бешенством Сантэн Кортни.

Оказалось, что у Шасы сломаны четыре ребра и ключица, и, хотя впоследствии все зажило, его отсутствие в команде в четвертьфинале двумя днями позже привело к победе аргентинцев со счетом десять к четырем. Повреждения Дэвида, если не считать двух выбитых зубов, были поверхностными ушибами, растяжениями и неглубокими рваными ранами.

– Ничего слишком страшного, – признала наконец Сантэн. – По крайней мере, не будет огласки… всяких злобных статеек в мелких газетенках.

Она ошиблась.

Среди посетителей кофейни «Кранцлер» оказался южноафриканский корреспондент агентства «Рейтер», и его статья появилась в южноафриканской «Джуиш таймс». В ней описывалось то, как Шаса Кортни защищал своего друга-еврея, бронзового медалиста спринтерской гонки; и когда все наконец вернулись в Кейптаун, Шаса обнаружил, что отчасти прославился. Их с Дэвидом пригласили выступить с речами на обеде общества «Друзья Сиона».

– Закон непредвиденных последствий, – сказал Блэйн в разговоре с Сантэн.

– Сколько голосов избирателей-евреев ты предполагаешь получить на выборах?

Сантэн слегка прищурилась, подсчитывая, а Блэйн усмехнулся:

– Ты просто неисправима, моя милая.

Спортивный зал в огромном комплексе Рейхспортфельд был заполнен до отказа в день финального боя в полутяжелом весе, и вдоль прохода от раздевалок выстроились по обе стороны ряды штурмовиков в коричневых рубашках, образуя почетный караул для претендентов, выходящих на ринг.

– Мы подумали, что, возможно, в этом возникнет необходимость, – объяснил полковник Болдт Хейди Крамер, когда они заняли свои места перед рингом, и многозначительно посмотрел на четверых судей. Все они были немцами, все состояли в партии, и полковнику Болдту понадобилось провести немало деликатных переговоров и сделок, чтобы это устроить.

Манфред де ла Рей вышел на ринг первым. На нем были зеленые шелковые трусы и зеленая майка, на эмблеме красовалась газель; золотистые волосы он накануне очень коротко подстриг. Вскидывая на головой обе руки в перчатках в ответ на взрыв приветственных аплодисментов, он быстро окинул взглядом первые ряды. Немецкие болельщики смотрели на него как на одного из своих героев; в этот вечер он должен был доказать превосходство белой расы.

Манфред почти мгновенно заметил Хейди Крамер – он знал, где ее искать, – но не улыбнулся. Она ответила ему серьезным взглядом, однако Манфред ощутил, как от ее присутствия в его тело вливается сила. Вдруг его взгляд метнулся в сторону, и он нахмурился; с силой любви тут же смешалась ярость.

Та женщина была здесь. Он всегда думал о Сантэн как о «той женщине». Она сидела всего через три места от его обожаемой Хейди. Ее пышные темные волосы невозможно было не узнать, она нарядилась в желтое шелковое платье и бриллианты и выглядела элегантной и уверенной; Манфред так сильно ее ненавидел, что ощутил вкус этой ненависти во рту – как вкус желчи.