Визариум. Проникновение миров

– Перестань! – София зажала уши руками.

Если Настя продолжит перечислять названия мест, одно за другим, одно за другим, то дойдёт и до Архангельска, и тогда окажется, что он тоже «когда-то стоял» на берегу Северной Двины, а теперь тут нет людей, давно нет людей, на их место пришла Сумра, просто две сестры этого пока не заметили из тёплой спальни, в которой почему-то остановилось время. Но выгляни туда, в окно, милосердно закрытое плотно-жёлтыми шторами – и окажется, что мир давно поглотила чернильная тьма Сумры и белого безмолвия. И всё до самого неба заполнено ничем, вязким мраком, в котором едва шевелятся щупальца: огромные, как людоедские змеи, и маленькие, похожие на отрубленные пальцы, и пузырь вязкого мрака смотрит на тебя отовсюду, тебе не укрыться от его взгляда, ведь Сумра видит всех.

Настя молчала. София, не убирая рук от ушей, улеглась обратно в кровать и уставилась на узкую полосу света, которая пробиралась в щель над дверью. Смотрела на неё и думала, как мало на потолке света и как много чернильной тьмы.

Ей казалось, что в комнате пахнет подвальной сыростью и плесенью.

* * *

София неудачно съехала с горки, зарылась ногами в сугроб, и пушистый снег тут же набился в ботинки. Настя хотела отправить сестру домой, но София упёрлась. Детей каждый день приходило всё меньше и меньше: многие болели, и ясно же, что без Софии здесь никак не справиться. Она бегала по ледяному городку, бросала во тьму над рекой снежки, которые из-за мороза не хотели толком лепиться, а потом рассыпались на лету. Во всё горло кричала считалочку «На золотом крыльце сидели мишки Гамми, Том и Джерри» и песенку про «В гостях у новых планет».

В отдалении прохаживалась высокая женщина в длинном пуховике с тонким пояском – та самая АннЛексевна, наблюдала за детьми, прихлёбывала чай из термоса и делала фото на смартфон, когда думала, что никто на неё не смотрит.

Но на неё смотрели. Старшие дети внимательно следили, чтобы АннЛексевне не взбрело в голову выйти на лёд. Они знали, что лёд под ней тут же треснет, каким бы толстым он ни был, и утробный вой станет слышнее, его почти услышат даже взрослые, а потом полынью накроет – не подобраться – чёрный пузырь с запахом густых чернил, и тела АннЛексевны потом не найдут никогда.

Так было два года назад с бабушкой Лены Красиной, так было лет пять назад с папой Мити Дорожкина, так было до них с другими взрослыми, которые выходили на лёд по вечерам, когда город ощупывала Сумра.

Бабушка Лены была не местной, она приехала на новогодние праздники из какого-то южного города, то ли Адлера, то ли Бийска, и всё восхищалась «роскошнейшей суровой русской зимой». Папа Мити тоже был приезжим – немногословный и неуклюжий с виду уроженец Сибири. Взрослые, которые выросли в Архангельске, никогда не выходили на берег реки по вечерам, хотя никто из них не мог бы объяснить, почему.

– И что она всё прётся сюда? – Витька, одноклассник Насти, поправил сползшую на лоб шапку и в который раз зыркнул на АннЛексевну. – Всегда мечтала стать щупальцем Сумры?

– А она станет? – София услышала, и от слов Витьки земля слегка качнулась у неё под ногами.

Он поморщился, только сейчас увидев рядом с Настей малявку, которой всё это знать было вовсе не обязательно.

– Насть, пошли заберём её оттуда. Чего она всё трётся у берега? Сгинет же!

Настя обернулась на АннЛексевну, которая изо всех сил делала вид, что не замечает вокруг никаких детей, а приходит сюда только чтобы испить из термоса прекрасного пакетированного чаю и попялиться в темноту.

– Пойдём. Софь, без меня с горки не едь, хорошо?

София кивнула и пошла к ледяным волкам. Ходить по городку и ничего не делать, старательно не обращая внимания на Сумру, было страшнее, чем съезжать на тюбинге прямо к щупальцам. Ведь когда ты с воплем несёшься на щупальца – они хоть немного, но отползают, хотя бы капельку, хотя бы немножко, и ты знаешь, что не просто находишься рядом с опасностью, ты атакуешь её, как отважный воин, как всамделишный герой. А когда идёшь и делаешь вид, будто Сумры нет, – перестаёшь быть героем и воином, становишься маленьким мягкопузым тельцем, тогда Сумра закрывает собой всё небо и отползаешь уже ты, отползаешь, как щупальце в яркой шапочке, съёживаешься и потом никак не можешь разъёжиться обратно.

Вокруг кричали, хохотали, напевали. Алина с незнакомой Софии девочкой пытались лепить снеговика, но снег был слишком пушистым и нелипким от холода. София всё равно хотела подойти к ним, а потом неожиданно для себя решила обидеться на Алину, раз та лепит снеговика с какой-то незнакомой девочкой. И подтаявший снег в ботинках Софии вдруг стал очень холодным и колючим. И неудержимо захотелось расстроиться, расплакаться, надуть щёки и стать маленькой-маленькой, совсем крошечной, меньше чернильного щупальца, чтобы Сумра не увидела Софию, даже если Сумра видит всех.