Визариум. Проникновение миров

Но теперь уже не могли вспомнить, старались или нет. Только радовались, что нынче у каждого ребёнка есть смартфон, и не нужно переживать, что ребёнок навсегда канул в непроглядную ночь за окном.

Когда сестра приходила домой, от неё всегда пахло морозом и тьмой. Родители, кажется, не чувствовали запаха тьмы и вообще не ощущали никакой неправильности – а София её видела, но эта неправильность была слишком сложной, чтобы первоклашка могла облечь её в слова.

В прошлом году Настя заболела дней через десять после первой вылазки. Сначала шмыгала носом и покашливала, и всё сильнее пахло от неё морозом и тьмой, а потом – тьмой и морозом, и наконец сестра свалилась с бронхитом и не выходила из дому неделю. Но вместо того чтобы лежать в постели, как велел врач, Настя проводила большую часть времени, навалившись на подоконник и глядя в черноту за окном.

– Да что там такое? – не выдержала как-то раз София.

– Там Сумра, – глухо ответила сестра, и больше София ничего не сумела из неё выдавить.

Запах тьмы понемногу уходил вместе с болезнью, и едва врач разрешил Насте ходить в школу – она возобновила вечерние вылазки, несмотря на возражения родителей. Они предпочли бы, чтоб дочь отлежалась и окрепла, но не запрещали прогулок, видя, как она рвётся туда, в ночь. Да и доктор говорил, что «нельзя нашей детворе без воздуха, уж будьте уверены. Детишки тогда совсем раскисают: нарушения сна, депрессии… пусть уж бегают, если им так хочется, пусть бегают».

И родители отпускали Настю «бегать». Только с ещё большей настойчивостью просили вернуться домой до темноты. И Настя говорила, что постарается, но всегда возвращалась поздно.

Она много болела в ту зиму. Как и во все предыдущие зимы. Простуды, бронхиты, температура тридцать девять, бешеный взгляд покрасневших глаз, глухой кашель и клёкот в груди, обильное питьё и постельный режим, упёршийся в оконное стекло горячий лоб и тоскливый волчий взгляд в раннюю ночь за окном, по которой бродит непонятная Сумра.

Никто не удивлялся частым болезням Насти. Все дети этого возраста много болели, и всех их было невозможно удержать от вечерних прогулок у Северной Двины. Доктор говорил: «Такой уж климат у нас, такой климат. Детишки у нас болезненные, но лет в четырнадцать-пятнадцать они крепнут, непременно крепнут, уж будьте уверены».

Никто кроме Софии не замечал, что всякий раз во время болезни от сестры особенно сильно пахнет тьмой: подвальной плесенью, густыми чернилами и хлопьями ржавчины.

* * *

Настя деловито собралась, собрала сестру, накачала тюбинги, рассовала по карманам запасные перчатки, сунула в рюкзак термокружки с чаем. Готовилась деловито, словно в долгий поход. Так же, как в прошлый год и в позапрошлый, только сегодня Настя брала с собой Софию, и Софии как-то сразу сделалось понятно, что это не обсуждается, и что досматривать «Ледяное сердце» придётся после прогулки.

Почему-то именно сейчас Софии не хотелось ни на какую прогулку. Вместо обычного радостного ожидания и предвкушения весёлой возни её горло сжимала тревога. Хуже чем перед контрольной по математике. Что-то нашёптывало Софии, что эту контрольную переписать не получится.

– Мам, пап, мы пошли кататься! – крикнула Настя в недра квартиры и открыла входную дверь.

Оттуда потянуло холодом, хотя в подъезде обычно было тепло. И мраком, хотя освещение работало исправно.

– Вернитесь до темноты! – прокричала из кухни мама, и Софии вдруг захотелось оттолкнуть Настю и убежать туда, в недра тёплой квартиры, к тёплой маме и запахам тушёного мяса.

Сестра, словно поняв это, цапнула младшую за капюшон, и вонь тёмной сырости отрезала аромат тушёного мяса.

– Мы постараемся, мам!

* * *

Самые красивые ледяные скульптуры – в парке и у Соломбалы-арт, София это точно знала, ведь родители каждый год водили их с Настей по обоим ледяным городкам. Там резвились медведи и медвежата из сверкающего льда, там сияли прозрачной голубизной роскошные кареты, там были парусники с длиннющими бушпритами – отважные парусники, бегущие по ледяным «волнам» далеко-далеко, наверняка в очень тёплые страны. У центра Соломбалы строили городок с Дедом Морозом – почему-то маленьким, карликовым, ещё там был большой олень и клыкастый морж, и ледяной лабиринт, и подсвеченные цветными лампочками ледяные горки с высокими бортами. В обоих городках строили изо льда юрты, сияющие светодиодами, устанавливали большие разлапистые ёлки – настоящие, не ледяные, увешанные мигающими гирляндами. В ледовых городках всегда было людно, играла музыка, и зима танцевала в темноте среди полупрозрачных фигур и яркого света, притворяясь самым весёлым временем года из всех.

Тут, на берегу Северной Двины не было ни музыки, ни ёлки, ни светодиодных ламп. Безмолвно-медленно сыпался снег с очень чёрного, бесконечного неба, и зима тут не притворялась весёлой, она зло жгла щёки, тосковала обрывистыми позёмками и была… София старательно искала слово.