Визариум. Проникновение миров

Вечной. Зима тут была вечной. И темнота – тоже. А подсвеченные светодиодами горки и храбрые парусники с решительными бушпритами – они остались на сияющих площадях далёкого-далёкого мира, шумного и глупого в своей отважной шумности.

Здесь вдоль берега бесшумно «бежали» ледяные волки – запряжённая в упряжку четвёрка. Лёд был таким прозрачным и чистым, что звери в темноте тоже казались прозрачными: пригнутые головы, вытянутые тела, мощные лапы вот-вот разобьют плотный вечерний воздух, и нужно очень внимательно смотреть на волка, чтобы его прозрачное тело не ускользало от взгляда. Волки бежали молча. И дети вокруг них стояли молча.

Человек тридцать, как и в прошлом году.

Не тех же самых, что в прошлом году. Старшими теперь стали другие, а прежние старшие делись куда-то, не пришли. Подросли некоторые малявки, которые год назад, как и София, ещё не могли видеть. В толпе она углядела бело-розовую шапочку своей подруги Алины и хотела уже окликнуть её, помахать, но тут порыв ветра с реки бросил прямо в нос запах подвальной сырости, густых чернил и хлопьев ржавчины.

От невидимого в темноте другого берега на ледяной городок ползло…

София вцепилась в руку Насти.

– Что это?!

– Сумра.

Вначале это выглядело как кусок непроглядно-тёмной тьмы, прорастающий из обычной, привычной темноты раннего северного вечера. Непроглядно-тёмной и раздутой. Оно колыхалось, словно мультяшное желе, только цвета было не мультяшного – чернее чёрного, как провал в бесконечность, а внутри этого провала вертелись, как в центрифуге, линялые цвета, сожранные и переваренные густыми чернилами. Этот кусок желейной тьмы прорастал и прорастал – вверх, вглубь, в стороны, а София поднимала взгляд выше, выше, силясь понять, где же макушка этого желе, и наконец просто упала попой в снег.

Не Сумра вырастала из вечерней темноты, а вечерняя темнота ютилась возле Сумры, скромно затекая в ошмётки пространства между её раздутыми боками и сугробами.

Сумра была везде, насколько хватало глаз, справа и слева, сверху и в глубине, она мерцала чернотой и влажно чвякала щупальцами по речному льду, из-под неё вытекала слизь и тут же рассыпалась, притворяясь снежной пылью. Сумра надвигалась на ледовый городок и стоящих перед ней детей, обжигала холодом и смердела мёртвостью, смотрела на детские лица леденящим ничем, заменяющим ей глаза, и это леденящее ничто шевелилось внутри пузырчатой Сумры, как отрубленные пальцы внутри раздутого волдыря.

Запрокидывались головы с яркими шапочками – дети тоже смотрели на Сумру. Растворялся в морозном воздухе пар от дыхания. Тускло блестели уши ледяных волков, тянущих упряжку в никуда. Волки надрывали свои прозрачно-ледяные жилы, не зная, что упряжка пуста.

Утробный, низкий стон на грани слышимости прокатился над Северной Двиной, над вечерним Архангельском, над тремя десятками ярких шапочек и запрокинутых кверху детских лиц.

А потом лавина ярких шапочек ринулась с горки-берега вниз, с радостным визгом, хохотом, громкими песенками. София даже не поняла, когда её подхватил этот поток, просто вдруг обнаружила себя лежащей пузом на тюбинге и несущейся вниз, к сверкучему снегу на реке, где только что безраздельно царил запах густых чернил и подвальной сырости. В лицо летели снежные крошки, тюбинг заверчивало вокруг собственной оси, мир вертелся и снежился, воздух звенел весельем и радостью, влажные щупальца в этом мире сделались ненастоящими, пустяшными, какими становятся ночные страхи при свете дня. Вокруг орала и хохотала ребятня, рядом распевала что-то Настя, краснощёкая от мороза и страшно красивая; София тоже расхохоталась и радостно завизжала – счастливая от взорвавшегося вокруг веселья и от невыразимого облегчения, что Сумра ей просто привиделась во мраке.

Тюбинг проехал по речному льду и наконец остановился, София издала заключительно залихватское «Йией!» и подняла взгляд туда, в черноту над речным льдом. По черноте от Софии медленно отползало чернильное щупальце длиной в ногу и толщиной в пол-Софии. Внутри у него бились обесцвеченные вихри, рвались то вперёд, то назад, бились в чернильной темноте. Щупальце неумолчно шуршало по снегу и оставляло слизкий след, который тут же рассыпался, притворяясь снегом. Выше грузно колыхался, пульсировал мрачно-чёрный волдырь величиной в полмира, и внутри этого волдыря тоже вихрились когда-то яркие цвета, вылинявшие до мутно-серого.

Рядом никого не было. Крики детворы схлопнулись и заглохли далеко за спиной. София, онемев, стояла перед гигантским волдырём мрака и молчала, а щупальце, отползшее было подальше, стало медленно вытягиваться, как осмелевшая жирная змея, слепо щупать лёд под собой, на миллиметр ближе к ботинкам Софии, ещё на сантиметр и ещё…

Она заорала от ужаса, и щупальце дёрнулось, как от удара.

За плечи её схватила Настя, потащила обратно, к ледяному городку, к горкам, к волкам с пустой упряжкой, тащила и громко-громко что-то приговаривала, и, спасаясь от звука её голоса, медленно уползал в темноту вздутый пузырь мрака, воняющий сыростью и хлопьями ржавчины.