Под широким портиком, среди плотной шумной толпы мы вышли из экипажа. Дальше помню только, как поднималась по грандиозной лестнице – широкой, пологой, покрытой мягким алым ковром, – что вела к торжественно закрытой высокой двустворчатой двери, также обитой алой тканью.
Я не заметила, каким чудом дверь распахнулась: доктор Джон что-то для этого сделал, – и перед нами предстал огромный зал. И закругленные стены, и потолок в виде купола показались мне сделанными из чистого золота (с таким мастерством они были покрашены). На золотом фоне красиво выделялись карнизы, желоба и гирлянды – или яркие, как отшлифованное золото, или белоснежные, как гипс, или сплетенные в венки из золотых листьев и белых лилий. Все остальное убранство – шторы, ковры, кресла – было выдержано в едином алом цвете. Из центра купола спускалась ослепительно сияющая масса горного хрусталя, переливающаяся гранями, истекающая каплями, сверкающая звездами, роскошно усеянная россыпями драгоценных камней и фрагментами трепетных радуг. Это была всего лишь люстра, читатель, но мне она показалась волшебной, словно изготовил ее восточный джинн. Я почти искала взглядом огромную темную заоблачную руку: руку раба лампы, охраняющего чудесное сокровище воздушного ароматного купола.
Мы куда-то шли – я не понимала, куда именно, – и вдруг, свернув за угол, встретили группу, которая продвигалась в противоположном направлении. И сейчас помню, какое впечатление произвела: представительная леди средних лет в темном бархате, похожий на нее красивый стройный джентльмен и особа в розовом платье с черной кружевной накидкой.
Я увидела всех троих и на миг приняла за незнакомцев, получив таким образом возможность бесстрастно оценить каждого. Однако не успело впечатление закрепиться, как его рассеяло понимание, что я смотрю в большое зеркало между двумя колоннами и вижу нашу троицу. Так в первый и единственный раз в жизни мне выпал шанс увидеть себя со стороны. Обсуждать результат не стоит. Не польстив, он принес разочарование и сожаление. И все-таки в конечном счете я должна испытывать благодарность. Могло быть и хуже.
Мы разместились в креслах, откуда смогли увидеть весь обширный и сверкающий, но теплый и жизнерадостный зал. Он уже был заполнен, причем прекрасной публикой. Не могу утверждать, что женщины отличались красотой, однако платья их выглядели безупречно. Непривлекательные в домашней обстановке иностранки умеют великолепно появиться на публике. Каким бы бесцеремонным и резким ни казалось их поведение дома, в пеньюаре и папильотках, для торжественного выхода неизменно были припасены и грациозный поворот головы, и плавное движение рук, и задумчивое выражение глаз, и элегантное очертание губ – очевидно, хранимые вместе с изящным туалетом и с ним же надеваемые.
Там и здесь взгляд останавливался на образцах красоты особого стиля – наверное, невиданной в Англии: крепкой, прочно сложенной, скульптурной. Эти фигуры лишены углов. Мраморные кариатиды почти так же гибки и пластичны. Богиня Фидия не превзойдет совершенство этого неподвижного, величавого, полного достоинства стиля. Подобные черты придают своим мадоннам фламандские живописцы: классически правильные, но округлые, четкие, но вялые. А что касается глубины невыразимого спокойствия, бесстрастного умиротворения, то сравниться с ними способен лишь полярный снежный простор. Женщины такого типа не нуждаются в украшениях и редко их носят. Прямые волосы и гладкие прически обеспечивают достаточный контраст с еще более гладкими щеками и безмятежным лбом. Платье не может выглядеть слишком простым; округлые руки и безупречная шея не требуют ни браслета, ни ожерелья.
С одной из подобных красавиц я имела честь и наслаждение познакомиться близко: несокрушимая, глубокая, постоянная любовь к себе, с которой она держалась, вызывала восхищение. Превзойти эту любовь могла лишь гордая неспособность полюбить другое живое существо. Кровь не текла по холодным венам; стоячая лимфа заполняла и почти закупоривала артерии.
Подобная Юнона восседала у нас на виду – объект притяжения всех взглядов, сознающий собственную силу и в то же время неприступный для воздействия со стороны: холодная, округлая, светловолосая и прекрасная, как увенчанная золотой капителью колонна.
Заметив, что красавица привлекла внимание доктора Джона, я принялась шепотом уговаривать его, ради всего святого, защитить свое сердце и предупредила:
– Не следует влюбляться в эту даму. Заранее знаю, что можно умереть у ее ног, и все равно она не ответит взаимностью.
– Очень хорошо, – отозвался он. – Но откуда вам знать, что созерцание великолепной бесчувственности не станет сильнейшим стимулом для поклонения? Укол отчаяния – отличный возбудитель эмоций. Но вы ведь ничего об этом не знаете, так что лучше обращусь к матушке. Мама, я в опасности!
– Можно подумать, меня это интересует! – отозвалась миссис Бреттон.
– Увы! Таков мой жестокий жребий! – вздохнул сын. – Ни у одного другого мужчины нет столь же бесчувственной матери, которая даже не думает о катастрофе под названием «сноха».