Виллет

Нет. Я поспешила принять план сразу и целиком: протянула руку, схватила его и в яростной спешке прижала к груди, как раненный на поле битвы воин прижимает к груди знамя; призвала убеждение и потребовала, чтобы оно скрепило ненавистную уверенность самыми длинными, самыми болезненными гвоздями, какие сможет найти. А как только железные колья вонзились в душу, поднялась, обновленная, и, одержимая идеей свободы, сказала себе: «О истина! Ты добрая госпожа своим верным слугам! Как я страдала, пока меня давила ложь! Даже когда обман казался сладким, льстил воображению и согревал душу, терзания не отступали. Убежденность в обретении любви не способна существовать без страха перед следующим поворотом колеса, несущим утрату чувства. Истина мгновенно сдернула коварные покровы лжи, лести, ожиданий, подарив свободу!»

Не оставалось ничего иного, кроме как унести новообретенное сокровище в спальню, положить в свою постель и подумать, что с ним делать дальше. Театральное действо еще не закончилось. Можно было подождать и понаблюдать, что последует за сценой под деревьями, за ночными ухаживаниями в парке. Даже если бы перед моими глазами не разыгралась наглядная демонстрация любви, воображение действовало так щедро и активно, что без труда представило бы самые впечатляющие черты, придало бы картине жизнь и яркие краски страсти. Но я не захотела взглянуть, твердо решив, что не пойду против собственной натуры. К тому же что-то так отчаянно грызло меня изнутри, так безжалостно и болезненно терзало хищным клювом и когтями, что справиться с болью можно было только в полном одиночестве. Думаю, что прежде я ни разу не испытывала ревности. Она ничем не напоминала переживания, связанные с отношениями доктора Джона и Полины. Тогда, даже стараясь закрыть глаза и уши, запрещая себе думать, я все равно находила в их любви прелесть и очарование, а сейчас почувствовала себя глубоко оскорбленной. Любовь, рожденная красотой, не могла стать моей, меня с ней ничто не связывало. Я не отваживалась на нее посягнуть. Меня привлекала иная любовь, та, которая застенчиво проникает в душу после долгого знакомства, проходит испытание болью, скрепляется постоянством, обогащается чистой примесью преданности, подвергается испытаниям интеллекта и в конце концов достигает безупречной полноты. Эта любовь смеется над страстью с ее безумными вспышками и внезапными охлаждениями. Такой любви жаждало мое сердце, не позволяя равнодушно созерцать ее развитие или разрушение.

Я отвернулась от холма под деревьями и от расположившейся на траве веселой компании. Полночь давно миновала, концерт закончился, толпа поредела. В общем потоке я пошла к выходу, а покинув сияющий парк и по-прежнему хорошо освещенный Верхний город (казалось, в Виллете настала белая ночь), направилась в темные кварталы.

Впрочем, о темноте говорить не приходится, потому что ненужная в парке луна здесь снова заявила о себе серебряным сиянием чистого, высоко парящего диска. Музыка и праздничное веселье, яркий свет фонарей на время затмили ее величие, однако сейчас оно вернулось – триумфально, хотя и молчаливо, – но фонари не выдерживали соперничества: луна царствовала подобно белой судьбе. Барабан, труба и охотничий рог отзвучали и канули в небытие, однако своими бледными лучами луна чертила на небе и земле вечные слова. С помощью звезд она утверждала неоспоримую правду. Так мне казалось. Ночное небо поддерживало ее господство и утверждало победу собственным медленным прогрессом – тем неумолимым поступательным движением, которое было, есть и будет от вечности до вечности.

Тускло освещенные масляными фонарями улицы очень спокойны: они нравятся мне своей скромностью и тишиной. Время от времени проходят направляющиеся домой горожане, однако эти компании пешеходов создают мало шума и быстро скрываются из виду. Такой Виллет мне очень нравится; возвращаться под крышу не хочется, однако я намерена благополучно завершить странное приключение и лечь в постель до того, как домой вернется мадам Бек.

Только одна улица отделяет меня от рю Фоссет. Едва я ступила на тротуар, глубокую тишину квартала нарушил грохот колес экипажа, который явно ехал сюда, причем очень быстро. Улица узкая, и я постаралась держаться ближе к домам. Экипаж пронесся мимо, но что это? В окне мелькнуло что-то белое, будто чья-то рука помахала платком. Это сигнал мне? Меня заметили? Но кто же мог меня узнать? Экипаж не принадлежит ни месье Бассомпьеру, ни миссис Бреттон; к тому же отель «Креси» и Терраса расположены в иной части города. Но гадать некогда: надо спешить домой.