Читаем Виллет полностью

Все повиновались. Я тоже взяла свою порцию, однако, увлеченная работой, осталась сидеть на прежнем месте: продолжая вышивать, неторопливо жевала булочку и маленькими глотками пила молоко. Способность к хладнокровию и спокойному самообладанию стала для меня приятной новостью. Казалось, близкое присутствие такого нервного, раздражительного, колючего человека, как месье Эммануэль, словно магнит притянуло все лихорадочные, тревожные переживания и оставило лишь умиротворение и гармонию.

Профессор встал. Неужели уйдет, так ничего и не сказав? Да, шагнул к двери.

Нет, вернулся, но, кажется, лишь для того, чтобы забрать со стола забытый пенал, а еще вытащил карандаш, но тут же засунул обратно, сломав при этом грифель, закрыл пенал, положил в карман и… направился прямиком ко мне.

Ученицы и учительницы собрались вокруг второго стола и свободно разговаривали, как всегда во время еды. Привыкнув быстро и громко обсуждать новости, не потрудились понизить голос и сейчас.

Месье Поль подошел, остановился за моей спиной и спросил, что я делаю. Я ответила, что вышиваю ленту для карманных часов.

– Для кого? – уточнил он.

– Для джентльмена, одного из моих друзей.

Месье наклонился и принялся, как пишут авторы романов – в данном случае абсолютно точно, – шипеть мне на ухо обидные слова.

Сказал, что из всех знакомых ему женщин я единственная умею вести себя столь отвратительно, что поддерживать со мной дружеские отношения невозможно, и я обладаю несносным, невозможно упрямым характером. В чем заключается причина, он не знает, однако, с какими бы мирными и благими намерениями ни подошел ко мне человек, я тут же меняла согласие на противоречие, добродушие на враждебность. Он, месье Поль, всегда желал мне только добра. Ни разу не причинил зла – во всяком случае, сознательно и преднамерено, – поэтому считал, что по меньшей мере заслуживает права считаться нейтральным знакомым, невиновным во враждебных чувствах. И все же с какой немыслимой жестокостью я с ним обращаюсь! С какой язвительной колкостью! С какой мятежной дерзостью! С какой неистовой несправедливостью!

Здесь я не смогла удержаться: вытаращила глаза и потрясенно переспросила:

– Колкость? Дерзость? Несправедливость? Право, не знаю…

– Chut! à l’instsnt![255] Вот опять – vive comme la poudre![256]

Он сожалел, горько сожалел о несчастной особенности характера. Эта emportement[257], эта chaleur[258] – возможно, благотворная, но чрезмерная – способна принести огромный вред. Очень жаль. В душе он верил, что я не полностью лишена благих качеств. Если бы прислушивалась к добрым советам, была бы более сдержанной, более умеренной, менее кокетливой, не витала бы в облаках, не стремилась к внешним эффектам, к показной браваде, к вниманию и одобрению людей, примечательных исключительно высоким ростом, des couleurs de poupée[259], un nez plus ou moins bien fait[260] и огромным количеством глупости, то вполне могла бы стать полезным, даже образцовым человеком. Но сейчас…

Здесь голос профессора не выдержал накала чувств и сорвался.

В этот момент надо было бы ласково взглянуть, взять за руку, сказать несколько утешительных слов, но я боялась, что если шевельнусь, то засмеюсь или закричу от трогательной абсурдности сцены.

Казалось, месье Эммануэль закончил речь, но нет: уселся, чтобы продолжить обвинения с удобством.

Рассуждая на болезненные темы, месье Поль отважился ради моего же блага вызвать гнев и коснуться замеченных изменений в одежде. На первых порах, при редких случайных встречах в этом отношении я вполне его удовлетворяла. Серьезность и строгая простота платья вселяли надежду на высшие интересы. Чье пагубное влияние заставило прикрепить к полям шляпки цветы, предпочесть des cols brodes[261] и даже однажды появиться в алом платье, он догадывался, но пока не хотел говорить открыто.

Я снова прервала красноречивый монолог, и в этот раз в голосе прозвучали негодование и ужас.

– В алом, месье Поль? Платье было вовсе не алым, а розовым, причем бледно-розовым! К тому же под черной кружевной накидкой!

Розовое или алое, желтое или пунцовое, зеленое или небесно-голубое – какая разница? Все это легкомысленные, игривые цвета. А что касается упомянутой кружевной накидки, то она оказалась colifichet de plus[262]. Профессор вздохнул. К сожалению, он не мог коснуться темы так подробно, как желал бы: не зная точных названий всех этих babioles[263], опасался небольших словесных оплошностей, способных подвергнуть его потоку сарказма и неблагоприятному взрыву бурного темперамента, – поэтому решил ограничиться лишь общим замечанием, в точности которого не сомневался: что в последнее время костюм мой приобрел черты des façons mondaines[264], что глубоко его ранило.

Какой именно светский фасон профессор заметил в моем зимнем шерстяном платье с простым белым воротником, я так и не поняла, а когда спросила, он ответил, что все рассчитано на эффект. К тому же разве у меня на шее не было ленты или бантика?

Перейти на страницу:

Все книги серии Зарубежная классика (АСТ)

Похожие книги

Сочинения
Сочинения

Иммануил Кант – самый влиятельный философ Европы, создатель грандиозной метафизической системы, основоположник немецкой классической философии.Книга содержит три фундаментальные работы Канта, затрагивающие философскую, эстетическую и нравственную проблематику.В «Критике способности суждения» Кант разрабатывает вопросы, посвященные сущности искусства, исследует темы прекрасного и возвышенного, изучает феномен творческой деятельности.«Критика чистого разума» является основополагающей работой Канта, ставшей поворотным событием в истории философской мысли.Труд «Основы метафизики нравственности» включает исследование, посвященное основным вопросам этики.Знакомство с наследием Канта является общеобязательным для людей, осваивающих гуманитарные, обществоведческие и технические специальности.

Иммануил Кант

Философия / Проза / Классическая проза ХIX века / Русская классическая проза / Прочая справочная литература / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
Тяжелые сны
Тяжелые сны

«Г-н Сологуб принадлежит, конечно, к тяжелым писателям: его психология, его манера письма, занимающие его идеи – всё как низко ползущие, сырые, свинцовые облака. Ничей взгляд они не порадуют, ничьей души не облегчат», – писал Василий Розанов о творчестве Федора Сологуба. Пожалуй, это самое прямое и честное определение манеры Сологуба. Его роман «Тяжелые сны» начат в 1883 году, окончен в 1894 году, считается первым русским декадентским романом. Клеймо присвоили все передовые литературные журналы сразу после издания: «Русская мысль» – «декадентский бред, перемешанный с грубым, преувеличенным натурализмом»; «Русский вестник» – «курьезное литературное происшествие, беспочвенная выдумка» и т. д. Но это совершенно не одностильное произведение, здесь есть декадентство, символизм, модернизм и неомифологизм Сологуба. За многослойностью скрывается вполне реалистичная история учителя Логина.

Фёдор Сологуб

Классическая проза ХIX века