Виллет

Общество ученых мужей внушило Полине благоговейный трепет, однако дара речи не лишило. Она принимала участие в беседе скромно, не без усилия, но с такой естественной свежестью, с таким глубоким и точным проникновением в суть вопроса, что отец не раз прерывал собственный разговор, чтобы прислушаться, и смотрел на дочь с нескрываемым восторгом. Ее вовлек в диалог месье Z – светило науки, но в то же время весьма общительный джентльмен, – и меня порадовал безупречный французский графини – правильный, с точными идиомами и идеальным произношением. Джиневра не могла с ней сравниться, хоть и провела половину жизни на континенте. Не то чтобы мисс Фэншо не хватало слов, но она так и не достигла настоящей четкости и чистоты речи. В этом отношении месье Бассомпьер также испытал законную гордость, так как относился к языку крайне придирчиво.

Среди присутствующих находился и еще один пристрастный наблюдатель, из-за непредсказуемости своей профессии немного опоздавший к ужину. Усаживаясь за стол, доктор Бреттон спокойно, но внимательно посмотрел на обеих леди, и впоследствии еще не раз обращал к ним заинтересованный взор. Его появление воодушевило мисс Фэншо, до этого откровенно скучавшую. Она оживилась, заулыбалась и начала что-то говорить, хотя сказанное редко достигало цели, да и сама цель оказывалась огорчительно ниже общего уровня. Наверное, этот легкий бессвязный лепет когда-то умилял Грэхема. Возможно, радовал и сейчас. Наверное, было бы необоснованной фантазией считать, что, в то время как взгляд наслаждался, а слух наполнялся, острый интерес и живой ум не испытывали приятных ощущений. Несомненно, что, каким бы безусловным ни оказалось требование к вниманию, он вежливо и в полной мере его удовлетворил. В манерах Грэхема не ощущалось ни тени уязвленного самолюбия или холодности: Джиневра сидела рядом, и во время ужина все внимание доктора Бреттона принадлежало исключительно ей. В гостиную она вышла в прекрасном настроении, но, едва мы оказались в дамской компании, мгновенно опять помрачнела и, упав на диван, объявила беседу заумной, а сам обед скучным, и спросила кузину, как той удается выдерживать общество зануд, которых собрал отец. Впрочем, как только послышались шаги джентльменов, настроение ее опять изменилось: мисс Фэншо вскочила, подлетела к фортепиано и с воодушевлением ударила по клавишам. Доктор Бреттон появился одним из первых и подошел к инструменту, но я была уверена, что на этом месте он задержится ненадолго: скорее всего, предпочтет слишком громкой музыке удобное кресло возле камина.

Тем временем в гостиную вошли остальные. Грация и живой ум Полины очаровали глубокомысленных французов: их национальный вкус пленяла тонкость красоты, мягкая любезность манер, незрелая, но врожденная тактичность. Ученые мужи окружили юную графиню вовсе не для того, чтобы поговорить о науке – столь специфическая тема немедленно обрекла бы ее на молчание, – а чтобы коснуться многих аспектов литературы, искусства и жизни, о которых, как скоро выяснилось, она могла рассуждать со знанием дела. Я слушала с интересом. Не сомневаюсь, что, стоя поодаль, Грэхем тоже наблюдал и слушал, причем еще внимательнее. Я знала, что доктор Бреттон внимательно следит за беседой, и чувствовала, что течение ее не только вполне его устраивает, но доставляет едва ли не болезненное наслаждение.

В Полине таилось больше силы, чувства и характера, чем казалось почти всем, кто с ней общался, больше, чем представлял Грэхем, чем она показывала тем, кто не умел и не желал видеть. Честно говоря, читатель, не существует ни правдивой красоты, ни безупречной грации, ни настоящего изящества без силы столь же надежной, столь же истинной, столь же полной. Надеяться на очарование слабой, вялой натуры все равно что искать яркие цветы и спелые фрукты на высохшем дереве без корней. Некоторое – очень, впрочем, недолгое – время слабость может окружать цветущее подобие красоты, но оно не выдержит порывов ветра и скоро побледнеет даже в тихую солнечную погоду. Грэхем удивился бы, услышав, что столь хрупкое существо обладает редкой жизненной стойкостью, однако я хорошо знала Полину еще маленькой девочкой, а потому понимала, какие мощные корни связывают ее с твердой почвой реальности.