Виллет

Когда всех пригласили в гостиную к трапезе, мисс Бассомпьер туда отправилась под руку с отцом: ее место было рядом с ним, взгляд и слух обращены к нему. Главными собеседниками в нашей маленькой компании оставались граф и миссис Бреттон, а Полина успешно исполняла роль преданного слушателя: внимательно следила за ходом разговора и даже время от времени вставляла пару слов, уточняя некоторые подробности. «А где ты был в это время, папа? Что ты тогда ответил? Расскажи миссис Бреттон, что случилось дальше», – таким образом побуждая графа к продолжению беседы и создавая видимость участия.

К бурному веселью она больше не вернулась: искра детской непосредственности угасла, – держалась мягко, задумчиво, как воспитанная леди. Особенно мило она желала доброй ночи: в общении с Грэхемом держалась с достоинством графини: легкая улыбка, спокойный поклон – так что и ему не оставалось ничего иного, кроме как принять самый серьезный вид и торжественно поклониться в ответ. Я видела, что он никак не может соединить в сознании танцующую фею и утонченную юную леди.

На следующий день, когда, свежие и дрожащие после холодного утреннего умывания, все мы собрались за завтраком, миссис Бреттон провозгласила, что в такую ужасную погоду ее дом сможет покинуть лишь тот, кого выгонит на улицу крайняя необходимость.

И правда, добровольный исход казался практически невозможным: нижнюю половину окон замело. Приложив усилия, можно было увидеть лишь сумрачное небо и битву ветра со снегом. Снегопад уже прекратился, однако выросшие за ночь сугробы разметало порывами ветра, кружило и затем они снова оседали, принимая фантастическую форму.

Юная графиня поддержала хозяйку, устраиваясь возле отцовского кресла:

– Папа никуда не поедет. Я прослежу. Ты ведь не поедешь в город, правда, папа?

– И да, и нет, – лукаво ответил мистер Хоум. – Если вы с миссис Бреттон будете добры ко мне: ласковы и внимательны, – если проявите заботу и уважение, то, возможно, после завтрака и задержусь на часок: посмотрю, не утихнет ли свирепый ветер. Но пока вы не предлагаете даже завтрак, вынуждаете не только мерзнуть, но и умирать с голоду!

– Быстрее! Пожалуйста, миссис Бреттон, налейте кофе! – умоляюще воскликнула Полина, подыграв отцу, – а я тем временем позабочусь о его других потребностях. Став графом, он требует очень много внимания.

Она взяла пару булочек, разрезала пополам и намазала маслом.

– Вот, папа, «пистолеты» заряжены. А здесь мармелад: тот самый, который подавали в Бреттоне. Тогда ты сказал, что он так хорош, словно изготовлен в Шотландии.

– Тот самый, который ваша светлость просила для моего мальчика. Помните? – заметила миссис Бреттон. – Забыли, как подходили ко мне, трогали за рукав и шептали: «Пожалуйста, мэм, дайте мне для Грэхема что-нибудь сладкое – немного мармелада, меда или джема?»

– Нет, мама, – возразил доктор Бреттон со смехом, но все-таки заметно покраснев, – ничего такого не было. Я не мог это любить.

– Что скажете, Полина? – обратилась миссис Бреттон к графине.

– Любил, да еще как, – подтвердила та.

– Не краснейте, Джон! – поддержал молодого человека мистер Хоум. – Лично я готов честно признаться: всегда любил сладкое и сейчас люблю. А Полли лишь проявила заботу о друге, что очень похвально. Это я научил ее хорошим манерам и не позволяю их забывать. Будь добра, Полли, передай вон тот кусочек языка.

– Пожалуйста, папа. Но помни, что ухаживаю я за тобой так старательно только для того, чтобы ты поддался на уговоры и на весь день остался в Террасе.

– Миссис Бреттон, – отозвался граф, – хочу вот избавиться от дочери, отправить ее в школу. Вы не знаете, есть здесь хорошие?

– Да вот, школа мадам Бек, где работает Люси, – ответила хозяйка.

– Мисс Сноу работает в школе?

– Да, учительницей, – подтвердила я, обрадовавшись возможности хоть что-то сказать, поскольку чувствовала себя неловко.

Миссис Бреттон и ее сын знали о моих обстоятельствах, однако граф и его дочь понятия не имели. Услышав о скромном положении в обществе, они могли слегка изменить свое сердечное отношение ко мне. Я говорила открыто и прямо, однако слова вызвали к жизни клубок неожиданных и непрошеных мыслей, заставивших невольно вздохнуть. Почти две минуты мистер Хоум не поднимал глаз от тарелки и молчал: возможно, не находил нужных слов или считал, что после признания подобного рода вежливость не допускает комментариев. Шотландцы известны своей гордостью. Каким бы скромным, простым в привычках и вкусах ни казался мистер Хоум, всегда чувствовалось, что и он не лишен изрядной доли национального характера. Была ли это ложная гордость? Было ли это истинное достоинство? В широком смысле оставляю вопрос без ответа, а лично от себя хочу заметить: и тогда, и всегда граф оставался истинным джентльменом.