Виллет

Оставшись вдвоем, мы с Полиной некоторое время молчали: обе достали рукоделие и прилежно занялись работой. Прежняя деревянная шкатулка графини сменилась новой, инкрустированной драгоценной мозаикой и обрамленной золотом. Едва справлявшиеся с иглой крошечные дрожащие пальчики по-прежнему остались крошечными, но приобрели проворство и мастерство, однако сосредоточенная линия бровей, легкое изящество манеры, быстрота движений, если приходилось поправить выбившийся локон или стряхнуть с шелковой юбки воображаемую пылинку, сохранились.

Тем утром мне не хотелось говорить: суровая мгла зимнего дня повергла в благоговейное молчание. Белая, бескровная страсть января еще не выплеснулась окончательно: метель бушевала, не теряя силы. Если бы рядом со мной в комнате сидела Джиневра Фэншо, то ни за что бы не позволила молча размышлять и слушать завывание ветра. Тот, кто только что лишил нас своего общества, послужил бы объектом неистощимого обсуждения. Как подробно, со всех сторон, она рассматривала бы представившуюся тему! Как настойчиво одолевала бы вопросами и предположениями! Как упорно донимала бы, терзая комментариями и признаниями, которых я не хотела слушать и мечтала избежать!

Полина раз-другой смерила меня спокойным, но проницательным взглядом темных глубоких глаз, губы ее приоткрылись было, словно хотели что-то сказать, но она деликатно заметила мою нерасположенность к беседе и сомкнула их.

Это ненадолго, сказала я себе, потому что редко приходилось встречать в представительницах своего пола способность к самоконтролю или готовность к самоотречению. Насколько я могла судить, возможность посплетничать – не важно, о чем или о ком – не ведала отказа.

Маленькая графиня оказалась приятным исключением: шила, пока не устала, а потом взяла книгу, причем по чистой случайности – с полки Грэхема. Это был старый фолиант – богато иллюстрированное изложение естественной истории. Десять лет назад мне часто доводилось видеть, как малышка стояла возле Грэхема, который держал книгу на коленях, и читала вслух, а когда урок заканчивался, умоляла рассказать о картинках.

Сейчас я внимательно наблюдала за юной леди: вот настоящая проверка той памяти, которой она хвасталась. Помнила ли она книгу?

Помнила ли? Несомненно. С каждой перевернутой страницей на лице появлялось новое выражение, и самым простым в бесконечной череде оказалось искреннее приветствие прошлого. Вернувшись к титульной странице, Полина посмотрела на написанное рукой школьника имя, и не просто посмотрела, а нежно провела по буквам кончиком указательного пальца, сопровождая действие бессознательной нежной улыбкой, превратившей прикосновение в ласку. Ей было очень дорого прошлое, однако она умела чувствовать, не изливая чувство потоком слов.

Почти час она стояла возле книжного шкафа: снимала с полок том за томом и заново знакомилась с каждым, – а закончив, без единого слова опустилась на низкую скамеечку, подперла щеку кулачком и задумалась.

Звук открывшейся внизу двери, поток холодного воздуха и голос отца, разговаривавшего в холле с миссис Бреттон, заставили ее вспорхнуть и улететь вниз.

– Папа, папа! Ты уезжаешь?

– Да, дорогая, мне нужно в город.

– Но там ведь ужасный холод!

Я услышала, как месье Бассомпьер демонстрирует дочери полную готовность противостоять стихии: убеждает, что наймет экипаж и спрячется от ветра, – и уговаривает не волноваться.

– Но обещай вернуться до темноты, и вместе с доктором Бреттоном, в экипаже. Ездить верхом сейчас опасно.

– Хорошо. Если встречу доктора Бреттона, непременно передам приказ леди позаботиться о драгоценном здоровье и вернуться домой не только как можно раньше, но и под моим присмотром.

– Да, непременно так и скажи: «Леди». Он подумает, что это матушка, и послушается. Папа, приезжай быстрее: я буду ждать, смотреть и слушать.

Дверь закрылась, экипаж мягко покатил по снегу, а Полина вернулась в гостиную в раздумьях и тревоге.

Весь день и вечер она ждала, смотрела и слушала, бесшумно вышагивая по гостиной, лишь время от времени прерывая бархатную поступь, чтобы, склонив голову, вслушаться в звуки, а точнее в тишину, так как ветер наконец стих. Освобожденное от снежного обвала небо выглядело обнаженным и бледным: мы хорошо видели его сквозь черные ветви аллеи вместе с полярным великолепием новогодней луны – белого ледяного шара. Экипаж вернулся, когда было еще не поздно, и Полина в этот вечер не исполнила приветственного танца. Едва отец вошел в комнату, она немедленно и безоговорочно взяла его в плен, заставив сесть на самое удобное место, и принялась осыпать нежными, прямо-таки медовыми, похвалами за то, что он не забыл про ее просьбу и приехал так рано. Казалось, этот сильный человек безоговорочно отдался во власть дочерней любви.

Грэхем вернулся через несколько минут после графа. Услышав шаги, Полина обернулась, и они перекинулись парой слов. Пальцы их на миг соприкоснулись, но девушка осталась возле отца, а доктор занял кресло в противоположном конце комнаты.