Концерт закончился, пришел черед лотереи в пользу бедных, и перерыв стал временем всеобщего отдыха и самого приятного оживления. Белая стайка учениц упорхнула со сцены, сменившись группой деятельных джентльменов, занятых приготовлениями к следующему действу. Среди них – самый деятельный – вновь появился хорошо знакомый, невысокий, но чрезвычайно активный человек, сосредоточивший в себе энергию и подвижность трех рослых мужчин. Как самозабвенно работал месье Поль! Как властно раздавал указания, в то же время собственноручно налегая на всевозможные рычаги! С полдюжины помощников по его команде двигали рояли, однако он считал необходимым добавить к их силе свою собственную. Избыточность его расторопности раздражала и смешила. Неуместная суета казалась мне жалкой. Однако, даже уступая предубеждению и досаде, я не могла не заметить в его действиях и словах доли симпатичной наивности, как не могла пропустить мимо внимания некоторых ярких черт смуглого лица, особенно заметных по контрасту с другими, менее выразительными физиономиями. Я увидела остроту и напряженность взгляда, мощь высокого широкого бледного лба, подвижность гибкого рта. Он не обладал спокойствием силы, однако в полной мере владел ее подвижностью и энергией.
Тем временем весь зал пришел в движение. Многие зрители поднялись с мест и для разнообразия остались стоять; другие прогуливались; все разговаривали и смеялись. В алой ложе царило особое оживление. Длинная туча джентльменов распалась на отдельные части и смешалась с радугой дам. Двое-трое военных подошли к королю и вступили в беседу. Королева покинула кресло и направилась вдоль вереницы молодых леди, которые при ее появлении дружно встали. Я заметила, что для каждой у ее величества нашелся знак симпатии: доброе слово, милостивый взгляд или дружеская улыбка. Двум очаровательным английским девушками – леди Саре и Джиневре Фэншо – она адресовала несколько фраз, а когда отошла, обе – особенно вторая – просияли от радости. Затем к ним подошла стайка дам в окружении джентльменов, среди которых – рядом с Джиневрой – оказался и граф Альфред де Амаль.
– Как здесь жарко! – заявил доктор Джон, поднимаясь с места и пребывая в раздражении. – Люси, дорогая, не выйти ли нам на воздух хотя бы на пару минут?
– Да, прогуляйтесь, – поддержала сына миссис Бреттон, – а я, пожалуй, посижу.
Я бы тоже предпочла остаться на месте, однако желание Грэхема всегда обладало правом закона, поэтому пришлось отправиться вместе с ним.
Вечерний воздух показался холодным – во всяком случае, мне. Мистер Бреттон не замечал ничего вокруг, но было очень тихо, а на безоблачном небе мерцали звезды. Закутавшись в теплую шаль, я покорно пошла по аллее, но под фонарем Грэхем поймал мой взгляд и спросил:
– Вам грустно, Люси. Это из-за меня?
– Беспокоюсь, не опечалены ли вы.
– Нисколько, так что взбодритесь по моему примеру. Когда бы я ни умер, Люси, уверен, что это произойдет не от сердечных страданий. Могу чувствовать себя уязвленным, могу на некоторое время поникнуть духом, но до сих пор ни одна боль, ни одно страдание не проникли в мой организм. Дома вы всегда видели меня веселым?
– Как правило.
– Я даже рад, что она насмехалась над матушкой. Не променяю свою старушку и на дюжину красавиц. Эта презрительная ухмылка подействовала благотворно. Спасибо, мисс Фэншо! – сняв с кудрявой головы шляпу, он театрально поклонился и продолжил: – Да, я ее благодарю. Она заставила понять, что из десяти частей моего сердца девять неизменно оставались здоровыми и лишь десятая кровоточила от небольшой раны: пустячного прокола ланцетом, который мгновенно заживет.
– Сейчас вы раскалены, разгневаны и возбуждены. Завтра все изменится.
– Раскален и разгневан! Плохо вы меня знаете. Напротив, накал прошел: я холоден как ночь, которая, кстати, может оказаться слишком свежей для вас. Пойдемте обратно.
– Доктор Джон, как вы переменились!
– Ничего подобного. А если и так, то на это есть уважительная причина, даже две. Одну я вам изложил. А теперь давайте вернемся в зал.