Виллет

Так она и поступила. Я предложила помощь, но она была отвергнута с шутливым презрением. Крестная матушка заявила, что будет славно, если я позабочусь о самой себе. Поскольку уход королевской четы освободил подданных от церемоний, среди веселой суматохи зала миссис Бреттон пошла первой и быстро проложила нам путь в толпе. Грэхем следовал за ней, не переставая шутить: например, заявил, что ни разу в жизни не имел счастья видеть такую симпатичную гризетку со шляпной коробкой в руках; призвал меня обратить внимание на страсть матушки к небесно-голубому тюрбану и выразил уверенность, что однажды она непременно его наденет.

На улице стало очень холодно и совсем темно, однако мы быстро нашли свой экипаж и поспешили устроиться на мягких удобных подушках. Не побоюсь признаться, что возвращение домой стало еще приятнее, чем поездка на концерт. Удовольствие ничуть не омрачилось тем обстоятельством, что значительную часть свободного времени кучер провел в лавочке виноторговца, в результате пропустил поворот к Террасе и по пустой темной дороге завез нас неизвестно куда. Все это время мы весело болтали и смеялись, ничего не замечая до тех пор, пока миссис Бреттон не призналась:

– Всегда знала, что шато расположено в уединенном месте, однако не подозревала, что живу на краю света. И все же, судя по всему, это так, потому что едем уже полтора часа и до сих пор не свернули на свою аллею.

Тогда Грэхем выглянул в окно и, увидев вокруг поля с незнакомыми рядами тополей и лип вдоль невидимых во тьме изгородей, приказал кучеру остановиться, сел на козлы и сам взял поводья. Благодаря его уверенности мы благополучно прибыли домой, хоть и на полтора часа позже.

К счастью, Марта о нас не забыла. В гостиной весело пылал камин, а в столовой был накрыт стол к ужину. Мы обрадовались и тому, и другому и по спальням разошлись, когда уже занималась зимняя заря. Снимая кружевную накидку и розовое платье, я чувствовала себя намного лучше, чем в тот момент, когда их надевала. Наверное, далеко не все из блиставших яркими нарядами дам могли признаться в том же, так как не все довольствовались дружбой, душевным спокойствием и скромной надеждой.

Глава XXI Реакция

Через три дня мне предстояло вернуться в пансионат. С тоской наблюдая, как стрелки отсчитывают минуты на циферблате часов, я думала, с какой радостью остановила бы время. Пребывание в Террасе незаметно, но стремительно подходило к концу.

– Сегодня Люси от нас не уедет, – уверенно заявила миссис Бреттон за завтраком. – Она знает, что можно добиться второй отсрочки.

– Если бы могла, не стала бы просить и одной, – возразила я. – Пора уже попрощаться и вернуться на рю Фоссет, и чем быстрее, тем лучше. Чемодан уже собран и перевязан.

Выяснилось, однако, что время отъезда зависело от Грэхема. Он сказал, что сам меня отвезет, но весь день провел в больнице и домой вернулся лишь в сумерках. Последовала краткая, но энергичная словесная перепалка с сыном. Миссис Бреттон убеждала остаться еще на одну ночь. Я едва не плакала от досады: так хотелось скорее уехать, покинуть добрых друзей, чтобы избавиться наконец от терзавшей меня боли. Гостеприимные хозяева, конечно, об этом не подозревали, поскольку не обладали подобным опытом.

У двери пансионата мадам Бек, в полной темноте, доктор Джон подал мне руку и помог выйти из экипажа. Как и весь день, моросил холодный ноябрьский дождь. Над крыльцом горел фонарь, и свет падал на мокрую мостовую. Еще не прошло и года с тех пор, как в такой же вечер я впервые переступила этот порог. Ничего не изменилось. Я помнила даже форму камней на дороге, которые разглядывала, пока с тяжело бьющимся сердцем ждала ответа на свой звонок – одинокая и бездомная. Тогда же случайно встретила того, кто сейчас стоял рядом. Напомнила ли ему о короткой встрече, объяснилась ли? Нет, не сделала ни того, ни другого, о чем даже ни разу не пожалела. Приятное воспоминание жило в моем сознании, и выпускать его на волю не хотелось.

Грэхем позвонил. Дверь мгновенно открылась, так как настало время, когда городские ученицы разъезжались по домам и Розин дежурила на посту.

– Не входите, – попросила я, однако он все-таки переступил порог и оказался в освещенном вестибюле.

Мне не хотелось, чтобы доктор Джон заметил «воду в глазах», поскольку обладал слишком добрым сердцем, чтобы без необходимости видеть подобное свидетельство печали, всегда стремился помочь, облегчить страдание – даже тогда, когда оказывался бессилен.

– Не теряйте мужества, Люси. Думайте о нас с матушкой как о верных друзьях. Мы вас не забудем.

– И я не забуду вас, доктор Джон.

Возница внес мой чемодан, и мы обменялись прощальными рукопожатиями. Он повернулся, но, прежде чем уйти, почувствовав, что не сказал и не сделал достаточно, чтобы удовлетворить щедрость души, спросил:

– Люси, вам здесь будет очень одиноко?

– Поначалу да.

– Скоро матушка приедет вас навестить, а сам я буду писать письма: просто какую-нибудь веселую чепуху, которая придет в голову. Хорошо?