Виланд

– В тридцать третьем я тоже был студентом. Помню, и мы выходили на демонстрации. Тоже горлопанили и много чего требовали. Передать власть нацистской партии требовали, например. Также за будущее наше боролись, также не жалели себя в стычках ни с полицией, ни с красными. Помню, мать родную проклял за то, что она за коммунистов голосовала. Кричала, костьми лягу, только бы не дать Гитлеру к власти пробиться. А я так же костьми за него, а сегодня в Мюнхене молодежь опять против… Жизнь смешно воротит…

– Геббельсу подарок. Теперь на них и спихнут вину за катастрофу, хотя и без них мы, судя по всему, уже идем ко дну.

– Запоздали эти мученики за идею. Разве не ясно, что они вышли на улицы только из-за наших неудач на фронте? Трусливое отродье!

– А я гляжу, финт Геббельса удался…

– Я тебе покажу, какой финт у меня имеется! Геббельс все по делу пишет! А таких предателей – на виселицу! И тебя туда же! В тяжелое время раскачиваете…

Договорить он не успел. Драка завязалась буквально за мгновения.

Я сидел в гражданской одежде в одной из редких пивных Розенхайма, работавших в эти дни, и отрешенно наблюдал за этой потасовкой. Перед серией зимних инспекционных поездок по лагерям, которые наметил Глюкс, мне была дана короткая увольнительная, и я приехал на Рождество к отцу, просто потому что мне больше некуда было ехать. Тетя Ильза, пострадавшая во время очередного авианалета, уже почти месяц находилась в госпитале, Лина вышла замуж, и, черт подери, на этой земле не было больше никого, к кому бы я мог заявиться на домашний ужин, чтобы встретить новый, сорок четвертый.

– Погляди туда, Йорг. Да ты не пырься так явно, еще и тебе вмажет, – негромко проговорил какой-то парень за соседним столиком своему соседу. – Народ в массе-то своей по-прежнему за фюрера.

– Осознание – это, знаешь, Ганс, такая штука, которая приходит позже, – так же тихо ответил его сосед, наблюдавший за дракой.

– Верно говорят, конец близок. На кого рассчитывать? На вояк из Эльзаса, которых угрозами вынудили воевать за Германию? Или на хиляков из Люксембурга, которых собирали поштучно? Или, может, Норвегия выдала нам самых бравых солдат? Все они мобилизованы по принуждению. Не будут они сражаться насмерть, Йорг.

– Кажется, нас обманули. Снова. Как это работает, Ганс?

– Нам обещали примитивную армию дикарей, ничего не смыслящих в современном военном деле.

– А разве было не так? Они шли против нас с минометами времен мировой войны, с одной винтовкой на двоих, а то и на троих. Кто тогда мог подумать, что это стадо способно к такому сопротивлению?

– С винтовкой, да… Под Брянском, когда у меня был первый бой, я видел кое-что невероятное. Они шли на нас плотной стеной, а потом я понял, что только у первой шеренги были винтовки. Когда первые упали, следующие подхватили их винтовки, переступили – и снова вперед. Понимаешь, Йорг, второй, третий ряд и так далее шел в атаку без оружия! Как можно идти в бой без оружия? У меня в голове такое не укладывается. Как?! Врукопашную против нас, а у нас-то экипировка тогда была до зубов! Тупоумные, не иначе, я тогда так решил. А потом я увидел у этих дикарей танк с такой броней, что снаряды наших противотанковых отскакивали от него, как шрапнель.

И, усмехнувшись, он разом осушил свой стакан.

– А я, Ганс, тоже видел невероятное. Я видел в бою… женщин, веришь?! Я наблюдал в бинокль, как во время боя одна ползала под пулями. Думал, медсестра, но нет, ковырялась в земле. Связистка, провода чинила. Я внимательно следил за ней… юбка задралась, и там было на что посмотреть, я тебе скажу честно. Вдруг вижу, бросила свою сумку и быстро ползет в сторону. Думаю, наконец-то головой начала думать, убирается из-под пуль. А она… к пулемету! Заметила, значит, что пулеметчика убили, и сама залегла, орет кому-то. Смотрю, вторая к ней ползет, ленту подает, а первая из пулемета уже наши позиции поливает. Меня холодный пот прошиб. Женщины!

– От этих пощады не жди. Когда баба чувствует, что по праву ее гнев, тут конец всему.

– Русские – их нельзя было трогать, Ганс. Нельзя. Они не от Бога. Не могут обычные люди стоять так, как стоят они. Их сопротивление – от самого дьявола, я тебе клянусь. Иначе откуда они берут силы, когда все уничтожено, когда вокруг пустота и голая выжженная земля?

– Хоть и пустота, но это их пустота, Йорг. Они зовут ее Rodina. Я не могу объяснить этого, но в случае с русскими это слово и мертвеца поднимает. Лишает их чувства самосохранения.

– Мой дядька сражался с русскими под Нарвой в семнадцатом. Когда объявили о войне с Союзом, он сказал мне: «Запомни этот день и этот час, парень. Это начало конца Германии. На тех просторах наша армия найдет свою смерть…» А мы с братом высмеяли его.

– Говорят, Наполеон тоже выступил в поход против России двадцать второго июня. Я не суеверный, но не знак ли это, Йорг?