Via Combusta

Поднявшись на нужный этаж, он уточнил, заикаясь и попёрхиваясь, у встречного интерна правильное направление и прошёл через холл, стараясь не вглядываться в лица сидящих там людей, особенно в глаза. Роман направился к двери с табличкой, начинавшейся со слова «заведующий». Застыв перед дверью на мгновение, он длинно сопнул, снял фуражку, провёл по лицу ладонью, негромко постучался и шагнул за дверь.

Глава 3.

Москва. Начало мая.

Морозовская детская.

Где-то года три назад.

– Прошу прощения, – тихонько, чтобы не нарушить акустический баланс окружающего безмолвия, как можно мягче обратился Роман к девушке с разбитым лицом, сидевшей в углу помещения и рисующей что-то, словно в трансе, пальчиком на стекле. – Извините, пожалуйста. Вы Есения Максимовна Вознесенская, мама Саши Вознесенского? – последние слова прозвучали почти шёпотом.

Девушка несильно вздрогнула, медленно перевела отрешённый взгляд с оконного рисунка на лицо полицейского и уставилась в него, не моргая и склонив голову немного набок.

– Простите, что вы сказали? – переспросила девушка, нехотя возвращаясь в пространство реальности.

– Это вы мама Саши Вознесенского? – ещё раз, уже чуть громче, пробасил Роман.

– Да, я – мама Саши Вознесенского. У Саши есть мама. Это я, – продолжая остаточно пребывать в астрале начала утомлённая женщина, но осознав, что перед ней стоит человек в полицейской форме, позволила себе слабость и закончила еле уловимым призывом к защите. – А папа Саши хотел его вчера убить. И у него это почти получилось.

– Я знаю, Есения Максимовна, – как можно мягче произнёс Роман. – Меня зовут Роман Константинович Смирнов. Я – следователь по данному делу и только что общался с заведующей отделением по обстоятельствам происшедшего.

– А, ясно, – протянула она. – Вы её посадите?

– Кого? – удивлённо переспросил Роман на поставленный тупиковый вопрос.

– Сучку эту, – пробормотала Есения, словно под гипнозом. – Вы её посадите?

– Заведующую? – уточнил в третий раз Роман и, догадавшись, наконец, о чём может идти речь, Роман взял инициативу в свои руки и продолжил. – Послушайте, Есения Максимовна, я только сегодня получил на руки это дело и сейчас начал собирать и проверять все факты. Я не хочу вас сейчас опрашивать, понимая ваше состояние. Мы это успеем сделать позже. Я просто хотел познакомиться, выразить сочувствие и оставить свои контакты.

– Вы понимаете моё состояние?! – встрепенулась мать. – Посочувствовать мне хотите?! Вы сами себе-то хоть не врите, а! Ужас. Чему вас там только учат? Что вы вообще можете понимать в моих чувствах?!

– Не продолжайте, Есения Максимовна, умоляю, не продолжайте, – от тона ответа Романа Есению окончательно покинуло состояние прострации. Глаза Романа внезапно покраснели и предательски заблестели. – Вы можете мне верить или не верить, ваше право. Я вам сочувствую и целиком разделяю ваши чувства. Сейчас не подходящий момент для разговора, я вас понимаю. Но мне хочется понять только одно – будете ли вы свидетельствовать против своего мужа? Готовы ли вы дать мне против него показания?

– Роман Константинович, или как вас там… – с болью в голосе просипела девушка, и глаза её так же заблестели. – Вчера мой муж, видимо, нажрался и решил показать, кто в Москве самый крутой мужик. Ему было настолько хорошо, что он даже забыл, что с ним едет не пристёгнутый родной сын. Сейчас мой сын лежит там, на волоске от смерти, весь поломанный и изувеченный. – Есения перешла на повышенный дрожащий тон. – Ему ногу ампутировали только что, вы понимаете? Я её всё его детство выцеловывала, каждый пальчик, каждый миллиметр, каждую клеточку. Он вчера с утра ещё на своих ногах в садик пошёл и играл там в футбол! Он, знаете, как любит футбол? А сейчас у него ноги нет… Нет, вы понимаете? Ему сейчас там так плохо, так больно, что вы даже на минуту этого себе представить не сможете, как и моё состояние, – тут Есения перешла на животный рык. – И я вас уверяю, я постараюсь, чтобы моему мужу стало так плохо, так больно, как никогда в жизни ему плохо и больно не было! И показания против него – это такая мелочь, такая незначительная штука, что я даже не задумываясь их вам дам. И только попробуйте их у меня не взять или переврать! И не смейте мне больше говорить, что вы меня понимаете. Живите и радуйтесь, что с вашими детьми никогда такого не случалось и, дай бог, не случится…

– Прекратите, прошу вас… – глухо прервал срыв эмоций Есении полицейский и захлопнул ладонью искривившийся в жуткой болезненной гримасе рот, зажмурив дрожащие глаза.