Via Combusta

Поэтому, кое-как протиснувшись в узеньком старом тоннеле под Ленинским проспектом, Олег втопил в правый съезд так, что визг шин, несущихся наполовину по встречке, заглушил ревущий, не переставая, сигнал клаксона. Завидев несущегося на всех парах, визжащего шинами и сигналящего во всю чёрного монстра, горожане, стоявшие на автобусной остановке, шарахнулись из неё врассыпную. Олег уже не замечал, что объезжает пробку в узкой улочке по тротуару. Он лишь топил в пол педаль акселератора и бешено сигналил в такт двух простых слогов слова «Жииивиии. Жииивиии. Жииивввииееее!». Через минуту-две большой внедорожник упёрся вплотную в шлагбаум на въезде на территорию госпиталя.

– Командир, как проехать до детской реанимации? – вылетев из машины навстречу старенькому охраннику, прокричал Олег.

– Не глухой. Слышу. Чего орёшь? – по-старчески неприветливо пробурчал охранник. – Въезд платный.

– Бать, открывай уже, а! Хорош бухтеть. Беда у нас, – хотел рявкнуть в ответ Олег, а получилось как-то так надрывно и от больного сердца, что старик опешил. – На. Держи.

И, сунув в руку охраннику все бумажки без счёта, которые были в его потрёпанном кошельке, Олег запрыгнул в машину и дал по газам, еле дождавшись полного открытия полосатой планки.

– Эй! Ты же не дослушал, куда ехать! – прокричал вслед улетающей машине охранник, но его окрик так и застрял в стене дорожных капель, поднятых с мокрого асфальта пролетевшим внедорожником выше человеческого роста.

Глава 2.

Москва. Начало мая.

Где-то года три назад.

Реанимация Морозовской детской.

«Посторонним вход воспрещён». Глубокую мысль пишем на стекле красным. Красным. С подтёками. И лампочку за стеклом. Мощную. Чтобы всем ясно. Категорически. И «Выхода нет», как в метрополитене, до недавнего. Но подземка поменялась, «выход» нашёлся. А «вход воспрещён». Ты «посторонний».

Твой ребёнок лежит там, на операционной кушетке, отчаянно борясь за жизнь. За жизнь, чтобы быть с тобой. Но ты – посторонний. Здесь, в этом узком больничном коридоре, заканчивается зона твоей родительской значимости. Тупик. Он тускло подсвечен, не все лампы горят. Да и освещать-то, по сути, нечего в тупике. Здесь всё серое и не может быть другим. Любая яркая жизнерадостная краска, любой декор на больничного цвета стене в этом конце пути здесь не выдерживает, не выживает.

Наверное, не часто встретишь на планете такие места, стены которых так много принимают на себя от отчаявшихся «посторонних» людей, тщетно пытающихся проникнуть за пластиковую дверь детской реанимации. Сколько же видели эти стены. А сколько ещё увидят. Ведь это не простое место.

Есть места силы на Земле. Туда люди стремятся попасть хоть раз в жизни, чтобы восполнить свой пошатнувшийся энергетический баланс. А есть место перед дверью туда. Туда, где находится между жизнью и смертью твоё родное маленькое существо, твоё единственное на свете сокровище. Туда, где именно сейчас, в этот момент, так необходимо твоё духовное присутствие, твоя целительная защитная аура, твоя всепобеждающая родительская любовь. И всё твоё естество туда рвётся с безумной силой, именно, что безумной, всем сердцем. А в этом месте другие люди заботливо, для тебя (как знали), будто кровью написали «Посторонним вход воспрещён». Даже не запрещён – было бы слишком просто. Это место, забирающее из тебя все силы мигом, разом, влёт. Не найти на земле ни одного человека, кто хоть раз бы захотел сюда попасть по соответствующему случаю. Поэтому – ВОСПРЕЩЁН!

Вот где стена стенаний. Вот где люди плачут по-настоящему. Вот где они седеют за пару оборотов секундной стрелки. И стареют. Мгновенно. Понимая, что здесь они лишние. Посторонние. Не нужные. И бессильные. Бессильные со всем этим справиться и чем-то помочь. Так тяжело. Так обидно. Так пронзительно больно. Эти стены не должны быть яркими. На них навсегда отпечатались лица людей, расписавшихся там в своей абсолютной «посторонней» беспомощности. Эти кошмарные чувства, выражения лиц, жесты, гримасы ужаса вопиющим, запредельным образом взывают к справедливости с настенного холста из материала обстоятельств непреодолимой силы.

Надпись красная. Дверь хлюпкая, стеклянная. А непреодолимая. Жуткое место. Место ускоренной трансформации. Там ты теряешь себя полностью. Мир, после посещения этого места, для тебя уже никогда не будет прежним. Мир тебя сломал там об колено. Выкрутил тебе руки, вывернул наизнанку все суставы. Выпотрошил. Чистилище…

Официальный представитель этого чистилища, приятного и располагающего к себе вида, доктор Майя Рафаиловна, уже не так спокойно, но твёрдо, в четвёртый раз давала привычные пояснения обезумевшей женщине. Чтобы как-то отводить накапливающуюся негативную эмоциональную энергию, Майя Рафаиловна периодически поправляла висевший на шее стетоскоп и, переминаясь, смещала баланс тела на другую ногу.