Via Combusta

Поэтому большую часть личной жизни молодого человека пока занимала личная жизнь охраняемых объектов. Однако задачи охраны этих объектов, как таковой, по-хорошему не было. Во всяком случае, за последние три года, а именно столько успел проработать на данный момент Олег в семье Вознесенских, никаких инцидентов, которые можно было бы охарактеризовать с позиции непосредственной частной охранной деятельности, не было. Даже с определённой натяжкой.

Объекты, на редкость, доставляли минимум хлопот по основному направлению. Поэтому базовый объём работ Олега у Вознесенских представлял из себя по сути нечто среднее, между сторожем, водителем и мужем на час. Приставленный к Есении, рослый, статный, широкоплечий да и вообще атлетически сложенный водитель-охранник Олег выполнял обычные повседневные бытовые функции: принеси, подай, посторожи, пригляди, привези, отвези и так далее. Не хитрые настолько, что за три года можно было бы осоловеть. Если бы не один маленький нюанс.

Ну как, маленький. Не маленький уже, старшего дошкольного возраста. Но, когда Олег только появился у Вознесенских, то да, маленький. Телохранитель, по хорошему, души не чаял в Саше. И, по сути, вся его работа крутилась даже не вокруг Есении, а именно вокруг её сына, с которым надо было погулять в сопровождении няни, которого надо было привезти в садик, забрать и так далее.

Со временем местом работы Олега с завидным постоянством стал детский игровой коврик, по которому они с Сашей гоняли на различных машинках, возились с конструкторами, чего-то выжигали, паяли, крутили и тому аналогичное. Как-то само собой, и очень незаметно, Олег так сдружился с растущим Сашей, что перестал отдавать себе отчёт в том, что Саша – это охраняемый объект. При сохранении формальной дистанции с Есенией, взаимодействие с которой строилось по нейтральному рабочему лекалу, отношения с маленьким Сашей перешли в грань личного. Может, это всегда так происходит, при длительном контакте с маленькими детьми, а может, это надо списать на достаточно доброе и ещё не расставшееся со своим детством сердце Олега, но он расплывался в широченной улыбке каждый раз, как встречал Сашу. И, надо сказать, это подкупающее чувство какого-то душевного родства было вполне взаимным.

Настолько взаимным, что Есения всё чаще и чаще получала от Саши просьбы отпустить их с Олегом куда-то вместе. По первости Олег немного смущался и тревожился по поводу такого расположения чужого ребёнка к своей особе. Он не хотел уходить от Вознесенских, ему нравилась такая работа, и он очень хорошо помнил, как в мире всё происходит на самом деле. Поэтому он докладывал Есении о каждом шаге, сделанном с Сашей в её отсутствие. О каждом новом слове, идее, мысли, которой мог поделиться Саша с Олегом. Молодому человеку хотелось получать одобрение от работодательницы на свои отношения с Сашей, дабы, не дай бог, не быть обвинённым невесть в чём.

Лучше лишний раз спросить, думал поначалу Олег, задавая Есении пусть даже и самые нелепые вопросы. Прошли годы, ситуация как-то устаканилась сама собой, и Олег оказался так глубоко вписанным в жизнь Саши, и наоборот, что ни один, ни другой вряд ли могли себе представить утро и вечер не вместе. Поэтому Олега колотило отбойным молотком, рвало на части изнутри, ведь ещё этим утром он трепал Сашу по волосам и шлёпал его по ладошке, провожая в садик.

И мозг наотрез отказывался даже думать, что с Сашей только что произошло что-то плохое. Периодически крутя головой, словно стряхивая ненужные мысли, и возбуждённо фырча, Олег продирался сквозь вечернюю мертвую пробку, апогей которой, как и всегда, приходился на фасадный въезд перед Парком Горького. Но даже в этом полном безумия стояке Олег умудрялся продираться с такой скоростью, которой могли бы позавидовать даже водители скорых, застрявшие в бесконечной веренице не желающих их пропускать роскошных стоп-огней.

Время от времени поглядывая в зеркало заднего вида, Олег видел разбитое и потерянное лицо Есении, запёкшаяся кровь на котором лишь подчёркивала его синюшную бледность. Заплывший глаз сочился гелеобразной сукровицей, к которой местами прилипли ещё несколько минут назад идеально уложенные волосы. Второй глаз дрожал и плакал.

Смотреть, как страдает Есения, было невыносимо. Очень, очень хотелось что-то умное сказать, поддержать, но не было в голове у Олега таких слов. Сказывалась и определенная дистанция в отношениях с ней. Давила и обстановка полной неопределенности, в которой невозможно было подобрать правильных слов, так как было совершенно не понятно, что происходит, на сколько плохая ситуация и какой прогноз. Поэтому ехали в полной тишине, которую нарушал, или подчёркивал, непрекращающийся сигнал автомобильного гудка. Олег не старался сделать вид мажора, спешившего обогнать пробку. Ему это было действительно очень надо. Жизненно необходимо. В голове сидела и заполняла всё пространство сознания только одна единственная доминирующая мысль: «Сашка, ты только живи. Живи. Живи!»