Здесь тихо, как в усыпальнице, и возможно, часть этих покоев действительно является чем-то подобным, потому что, как я понимаю, двое из трех ее обитателей уже мертвы. Я видела их захоронения в мавзолее своими глазами, я прикасалась к их именам, выгравированным в камне, собственными пальцами.
Также абсолютно ясно, что Дэр тоже давно переехал из этой комнаты. Наверное, это случилось, когда умерли его родители: так он мог избежать неприятных воспоминаний.
Не могу сказать, что виню его в этом.
Воспоминания буквально витают в воздухе, и они далеко не приятные.
Эта комната наполнена гнетущими ощущениями, хотя тому нет никакой очевидной причины.
Здесь больше нет никаких других фотографий. В шкафах нет ни одной личной вещи, а стены покрывает лишь сдержанный орнамент. Я заглядываю в кладовку и нахожу там горы старой одежды: целые ряды костюмов, платьев и туфель. Все в том виде, в котором было оставлено здесь много лет назад. Это навевает мрачные мысли, словно в этой комнате время остановилось, и я спешу поскорее выйти отсюда.
Но кое-что меня останавливает.
Коричневый ремень висит на крюке рядом с дверью.
В любой другой ситуации обычный ремень не привлек бы моего внимания, но этому явно уже много лет, кожа сильно потрескалась и покрылась разводами.
Странно видеть такую старую потрепанную вещь в доме, полном роскоши и самых лучших вещей.
Тот факт, что он настолько изношен, кажется мне очень подозрительным. Зачем кому-то вроде Ричарда могла понадобиться такая ветошь в доме, где вокруг все только самое шикарное и дорогое.
Я наклоняюсь, чтобы рассмотреть ремень поближе, провожу по нему кончиками пальцев.
И вдруг меня озаряет понимание, что за разводы покрывают его. В этот момент я резко отдергиваю руку.
Это кровь.
И я готова поставить на кон любую сумму денег, поспорив, что это кровь Дэра.
Мне становится нечем дышать, я отчаянно прижимаю руки к груди, представляя маленького Дэра, стоящего на коленях с опущенной вперед головой, плотно стиснувшего зубы, чтобы не издать ни единого крика от боли.
Он слишком настырный, чтобы заплакать, и я не в силах остановить это видение в своей голове.
Мне совсем не хочется представлять все это, но картинки продолжают наводнять мои мысли. Я слышу отчаянный женский крик. Мать Дэра умоляет Ричарда остановиться, он же просто отбрасывает ее в сторону. Женщина ударяется о стену рядом со шкафом, врезаясь в нее достаточно сильно, чтобы висящая картина обрушилась вниз.
Комната вращается вокруг меня, к горлу снова подкатывает тошнота, и я падаю на колени, жадно втягивая в себя воздух.
Я крепко смыкаю глаза, пытаясь найти хоть каплю света среди тьмы, пытаясь скрыться от ужаса этой комнаты.
Но я не могу.
Но Сабина потерпела поражение.
Вокруг меня нарастает оглушительный шепот, он исходит отовсюду: из углов, с потолка, с неба.
Шепот постепенно переходит в зловещее рычание, оглушая меня, я намертво сжимаю веки, чтобы хоть как-то заглушить этот кошмар.
Когда я снова открываю глаза, в комнате темно.
Кто-то сидит в кресле в другой части, наполовину скрытый в тени.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает меня Дэр, не двигаясь.
Его руки сложены на коленях, он словно замер в ожидании.
В ожидании моего пробуждения.
Я стряхиваю с себя сон, пытаясь понять, сколько времени провела здесь.
Я с трудом поднимаюсь на ноги и тут же бессильно падаю в объятия Дэра.
– Прости, – шепчу я ему снова и снова, а он смотрит на меня сверху вниз как на сумасшедшую, что, по сути, не такая уж неправда.
Мне плохо, моя голова идет кругом, но это не имеет абсолютно никакого значения сейчас.
Все, что теперь для меня важно, так это то, что Дэр больше не тот маленький мальчик, он со мной, и я больше никогда и никому не позволю причинить ему такую боль и страдания.
– Мне жаль, что он делал это с тобой, – говорю я ему, и его глаза расширяются, прежде чем он отводит взгляд в сторону.
– Не понимаю, о чем ты.
Его слова выходят наружу с трудом, словно он тщательно подбирает их, боясь сказать лишнее.
– Мой дядя причинил тебе столько боли, – твердо произношу я, – я знаю, что он делал с тобой. И господи, Дэр, мне так жаль!
Он похож на льва, даже здесь, в абсолютной темноте, сильный и грациозный. Я беспомощно смотрю на него, а он тем временем упорно делает вид, что я не сказала ничего особенного, что его постоянно избивали, когда он был совсем ребенком.
– Ты не должна была заходить сюда, – тихо говорит он, – здесь не на что смотреть.
Но он ошибается, одно мне все же стоило увидеть.