Наконец, когда отец Томас заканчивает, он снова поворачивается ко мне лицом:
– Ты хочешь присесть?
Я решаю воспользоваться его предложением.
Он присаживается рядом со мной, и некоторое время мы просто проводим в тишине.
– Говорят, сюда часто приходила моя мама, – решаю поделиться с ним я, – и мне просто хотелось ощутить, что она снова рядом со мной.
Священник внимательно смотрит на меня:
– И как? Получается?
Я пожимаю плечами:
– Не очень.
– Я служу здесь уже довольно давно, – его голос звучит очень кротко, – и мне кажется, я знал твою маму. Ее звали Лора Саваж, если я не ошибаюсь?
Я удивлена, а он в ответ лишь смеется.
– Дитя, ты могла бы сойти за ее зеркальное отражение, – хохочет он, – было не так уж сложно догадаться.
– Вы знали ее? – выдыхаю я, и почему-то в этот момент я начинаю чувствовать ее присутствие: просто потому, что он был с ней знаком.
Он кивает и смотрит на изваяние Девы Марии.
– У Лоры прекрасная душа, – говорит он кротко, – я вижу то же самое и в твоих глазах. Почему ты пришла сегодня одна, без нее?
– Ее больше нет, – просто отвечаю я, – она погибла недавно.
Я предпочитаю не говорить о том, что это я убила ее своим телефонным звонком, что это полностью моя вина.
Он моргает.
– Мне так жаль! Хотя теперь можно сказать, что она со Всевышним. Пусть земля будет ей пухом. Она успела причаститься перед смертью, дитя?
Кажется, дыхание покидает меня.
– Я не знаю. Не думаю, что это было возможно. Она погибла в автомобильной катастрофе. Это очень плохо?
Отец Томас спешит меня успокоить:
– Нет. В таком случае это можно понять. Тебе нечего бояться, дитя. Бог любит нас всех, он сочувствует нам, поэтому иногда соблюдение ритуалов не так важно. Он благословляет своих детей и прощает им их грехи, а еще дарует вечную жизнь тем, кто искренне верит в него. Твоя мама была светлым человеком, поэтому сейчас она на небесах.
Мне не хочется рассказывать ему, что она не стремилась соответствовать всем католическим правилам, и я ни разу не замечала, чтобы она посещала церковные службы. Хотя теперь тот факт, что она подарила Финну медальон с образом святого Михаила, кажется мне вполне логичным. И прямо сейчас я чувствую его холодное прикосновение к своей груди.
– Должно быть, тебе очень грустно, – замечает он, и внезапно вид его лица в преломленных лучах света и новом ракурсе пугает меня, потому что я уже видела его раньше, но поняла это только сейчас.
– Я видела вас в кафе с Дэром на днях, – осеняет меня, – вы выглядели очень взволнованно.
Глаза отца Томаса на секунду расширяются, но затем он снова прячется за маской безразличия.
– Вряд ли я был чем-то обеспокоен или взволнован, – спешит разуверить меня он, – мы просто разговаривали за чашкой кофе. Ничего, что могло бы настораживать.
Но его глаза говорят мне совершенно о другом.
Священник явно лжет, только почему?
Я отдергиваю свою руку, и он спрашивает:
– Что не так, дитя?
Его манера разговора все такая же мягкая, такая же заботливая и открытая, но я так долго была окружена секретами, что мне сложно принять их теперь от служителя Бога. Я говорю ему об этом.
Он смотрит на меня меланхолично.
– Я понимаю, Калла. Но ты тоже должна меня понять. Некоторые вещи, которые мне сообщают, нельзя разглашать. Я дал слово Господу и своей пастве, что не нарушу этой договоренности.
Я вижу, что он так добр, а в его глазах столько тепла.
– Я заметил, что ты веришь в святого Михаила.
Я даже не обратила внимания на то, что достала медальон из-под кофты и последние несколько минут теребила его в руках.
– Моя мать подарила его моему брату. Он тоже погиб. Этот медальон должен был его защищать…
Отец Томас кивает:
– Святой Михаил защитит тебя, Калла. Тебе просто нужно в это верить.
В моей нынешней ситуации это слово звучит смешно.
– Давай помолимся ему вместе, ты не против? – предлагает он, и я не спорю с ним, потому что вреда это точно не принесет.
Наши голоса звучат мягко, в унисон, они словно сливаются воедино в солнечном свете.
Прямо перед распятым Христом.
На глазах двух статуй Девы Марии.
– Вы верите в злые силы? – шепчу я, когда с молитвой покончено, и по какой-то неведомой причине я снова вся покрываюсь гусиной кожей.
Я чувствую, что кто-то наблюдает за мной, но когда поднимаю глаза, то вижу, что сам Иисус взирает на меня сверху. Когда смотришь на него вот так снизу, его взгляд кажется очень мягким и всепрощающим, несмотря на то что кровь стекает по его ногам.