Вертолёт, 2009 №02

В этот день вместе с пятью автожирами А-7 Миль вылетел на фронт в качестве инженера-лейтенанта автожирной корректировочной эскадрильи. Еще до войны, в 1936 году, автожиры конструкции Н.И. Камова (в создании этих автожиров принимал участие и Михаил Леонтьевич) выпускались небольшой серией. В 40-м году были проведены их испытания в горах Тянь-Шаня. На автожире были установлены стрелковое вооружение и пушка. Михаил Леонтьевич участвовал в проектировании, летных испытаниях и доводке автожира и активно добивался, чтобы автожиры были отправлены на фронт. Предполагалось, что с автожиров можно корректировать огонь тяжелой артиллерии. Но быстро выяснилось, что автожиры для этих целей непригодны — производят много шума и не могут летать без прикрытия истребителей. Некоторые из них использовали по другому назначению: автожиры совершили несколько удачных вылетов в тыл противника, доставив партизанам медикаменты и боеприпасы. Они летали преимущественно ночью, на небольшой высоте, и их было трудно обнаружить.

Война выявила в Михаиле Леонтьевиче такие качества, о которых в мирной жизни мы и не подозревали. Человек далеко не героической наружности, даже изнеженный в быту, на фронте он показал себя человеком, которого не останавливает опасность, который в самых критических ситуациях быстрее других находит выход. Когда немцы внезапно прорвали фронт под Ельней, автоматчики группы прикрытия решили бросить автожир — самим нужно было выбираться как можно скорее. Но Михаил Леонтьевич остановил панику, возникшую при внезапном отступлении, нашел полуторку и, разобрав автожир, вывез его из окружения.

Под Ельней, 1941 г.

Автожир А-7

Как хорошо, что сохранились письма, которые Миша писал с фронта. В них столько любви, тепла и даже… романтики. Вот, например, письмо, датированное 12 сентября 1941 года:

«Дорогая Паночка! Приехал Карпун накануне и привез письма от тебя. Какое это большое и настоящее счастье — получить на фронте письмо от своих близких! Я, откровенно говоря, пережил это впервые. Спасибо, дорогие, за письма и гостинцы, особенно рад Танечкиному и Вадиному письму, жалею только, что мне столько конфет прислали, себе не оставили. Я тут с товарищами поделился, с летчиками, на ужин чай пили с печеньем и конфетами. Кстати, в этот вечер двое наших вернулись здоровые после долгого ожидания.

Спал сегодня тепло, лежал на шинели, а укрывался вашим одеялом. Правда, голова уже привыкла к жесткому, но на подушке даже сны хорошие снятся. Опоздал с письмом, боюсь, растерял свои хорошие чувства и переживания. Только что кончил свою почти двухсуточную работу, не мог урвать времени написать. Сейчас пообедал за сегодня и за вчера, побрился и подстригся даже — отдыхаю. У нас тут и парикмахерская есть, живем культурно.

Выглянул из палатки — левитановская осень. Лиловые дымки облетевшей осени, нежное золото желтеющих берез. Небо осеннее, то солнышко выглянет, то дождиком примочит. Живем здесь хорошо, об успехах же на нашем фронте ты читала в газетах. Постараемся продержаться в том же духе.

Очень интересная боевая жизнь, на передовой бываешь — война, одна мысль, одна цель — покрепче ударить врага. А бывает и время отдыха. Вернешься к себе на место, придут наши из боя, едем иногда в деревню ужинать, и тут, хотя и слышна привычная канонада, услышишь и гитару, и гармонь, и молодой паренек, который два часа тому назад атаковал втрое превосходящего противника и уничтожил его, весело распевает.

Получаем мы аккуратно и сто грамм, осенней ночью очень полезно. Ну, довольно о себе. Знаешь, Паночка, как англичане говорят, надо, чтобы во время войны жизнь текла так же ровно и размеренно, как в мирное время. Помни о будущем, надо иметь достаточно сил не только на то, чтобы разбить врага, но и на то, чтобы построить потом новую жизнь, чтобы воспитать детей и сделать из них настоящих людей. А это большое и серьезное дело. Кажется, немец хочет помешать писать…

Все в порядке, можно продолжать. Постараюсь до 1 октября приехать. Я огорчен тем, что Николай Ильич (Камов) мне ничего не написал. Ведь я нахожусь здесь не для собственного удовольствия, а для дела. Мы работаем много и воюем много, и хотели бы, конечно, узнать оценку или получить указание. Ну ладно, кто-нибудь сюда из них приедет, я его сведу или свезу невзначай куда-либо в теплое местечко, где нам приходится иногда работать, тогда они узнают, как надо работать, и поймут, что значит на самом деле «все для фронта».

Дорогая Танечка! Учись получше, только на «отлично», а я буду здесь воевать тоже на «отлично». Помогай маме, заботься о Ваденьке. Крепко целую, твой папа.

Паночек! Дописываю в темноте. Целую тебя крепко, скоро увидимся, твой Миша».

Война и в его дневниках, там же карандашные зарисовки боевых товарищей — солдата Миши Захарова и политрука Чеботарева.

31 августа 1941 года, район Ельни: